Эта московская квартира, где выросла режиссер и актриса Марфа Горвиц – место единения, место, где приходит покой и понимание, что все в жизни идет своим, правильным, чередом.
Уже на выпуске из ГИТИСа Марфу Горвиц называли одним из самых талантливых молодых режиссеров. Ее дипломный спектакль по сказке «Бесстрашный барин» награжден «Золотой Маской». С момента окончания института Марфа стала мамой чудесных Миши и Аглаи, поставила в Москве несколько спектаклей и сыграла одну из главных ролей в спектакле Сергея Женовача «Захудалый род». Спектакль Марфы Горвиц «Золушка», который она поставила в театре «Практика», номинирован на «Золотую маску» 2015. Мы провели один день в доме ее детства, у мамы Марфы — художника по костюмам Татьяны Разумовской. Говорили о самом важном: детях, доме и деле жизни.
Квартира, в которую семья переехала, когда Марфе было 10 лет, где и сейчас живет ее мама, состоит из потайных уголков и перекрестков, полных движения, воздуха и света. В прихожей встречает «живой» граммофон, а если заглянуть в бывшую детскую, обнаружится маленькая сцена. Хозяйка признается: «Я не выношу прямых углов. Когда я была совсем маленькой и жила в Новороссийске, у дедушки в саду росли ирисы, розы, тюльпаны и нарциссы. Я помню, у меня был такой трепет перед ирисами! Я вокруг них ходила, и мне казалось, в них заключена какая-то необыкновенная тайна. А потом, когда выросла и училась в институте, мой любимый стиль был модерн. И только потом уже я узнала, что ирис — символ модерна. И вот, например, на кухне линия свода — линия в стиле модерн».
В этих стенах семья собирается часто, а под Рождество — обязательно, новогодние семейные традции, конечно, из детства. «С сестрой и мамой у нас всегда была такая тусовка на троих. Нам никуда не хотелось из дома выходить, поэтому со временем все мои друзья становились друзьями мамы. Помню, в детстве мы с Варькой устраивали на Новый год праздничную программу вроде «Голубого огонька». Это были комические номера, шутки, основанные на семейных событиях, но в связке с какими-нибудь тогда узнаваемыми мемами, как сейчас говорят».
А сегодня уже Марфа приводит сюда своих малышей. Они визжат, носятся по комнатам. Спрашиваю, что им больше всего нравится здесь. Пятилетний Миша после раздумий: «Гитара». Трехлетняя Глаша моментально: «Бабуля!»
Кстати, Марфу назвали в честь прапрабабушки. Татьяна Васильевна: «Выбор имени имеет большое значение. У Марфы с детства было чувство собственного достоинства. Точнее, она с ним родилась. Когда выбирали имя, отец хотел назвать Забавой или Марфой. Но это же кардинально разные судьбы! А меня Татьяной назвала бабушка, хотя польская родня хотела назвать Стефанией. Но если бы я была Стефанией, у меня бы совсем по-другому сложилась жизнь. Бабушка Доминика была толстоведкой, безбожницей. Вынесла из дома иконы и поставила портреты Толстого. А у Толстого любимой дочкой была Татьяна (Сухотина-Толстая), и он всегда начинал письма к ней словами: «Милая Таня!» Бабушка мечтала и ко мне так обращаться. И я храню несколько писем, которые начинаются с этих слов…»
Говорим с Марфой о театре и о том, как часто спектакли перекликаются с жизнью, становятся ее продолжением. Уже много лет Марфа играет в спектакле Сергея Женовача «Захудалый род», поставленном по малоизвестному роману Николая Лескова. Роман о воспитании, поиске жизненных ориентиров и опоры, о родовом гнезде, начале начал. Играет рассказчицу, которая обращается к истории семьи, воспоминаниям о своей бабушке-княгине. «Почему Лесков так откликнулся во всех нас? — опережает мой вопрос Марфа. — Потому что эта вот основательность княгини Варвары Никаноровны очень близка маме. Одной вырастить детей, не впасть в отчаяние, выстоять в 90-е, достойно, с юмором, выйти из всех трудностей. Мама — очень фундаментальный человек. В ней есть стержень, на нее всегда и во всем можно положиться».
Квартире, как и хозяйке, свойственна не только основательность, но и экстравагантность. Чего тут только нет: картины со всего света, старинная мебель, «алтарные» ниши, доставшиеся в наследство от печного отопления, коллекция музыкальных инструментов. К фисгармонии начала XX века в семье относятся с особым трепетом. Спрашиваю про ее появление в доме и узнаю, что она куплена в голодные 90-е. Отец прислал еды, и мама с дочками на сэкономленные деньги смогли купить этот невероятный музыкальный инструмент. «Я когда увидела эту фисгармонию, — говорит Татьяна Васильевна, — на ценнике было написано: 250. А чего — рублей или долларов — не понятно! И я послала Марфу в магазин — спросить. А сама сижу и вся трясусь. Когда мы узнали, что цена в рублях, я чуть с ума не сошла от радости, хотя и этих денег не было. Но тогда я работала на картине по «Самоубийце» Эрдмана. Прибегаю к директору картины и говорю, что мне очень нужны деньги. И, видимо, у меня такое лицо было, что тот, кто передо мной, не захочет, но сделает, о чем я прошу. И она говорит: «Я даже не знаю, как быть. У меня вот на депозите осталась только зарплата Гафта. Если хочешь, я тебе ее отдам». В общем, Гафт тогда не получил вовремя зарплату… И когда мы купили фисгармонию, у меня было совершенно сшибленное состояние. А потом мы с отцом (отец Марфы и ее сестры Варвары — Юрий Назаров, актер, снявшийся во множестве замечательных фильмов, в том числе у Тарковского в «Андрее Рублеве») обернули ее в ковер и везли на тачке до дома…»
Те, кто хорошо знают Татьяну Васильевну, говорят, что в ней сочетаются бюргер и художник. Каждую минуту в этом убеждаюсь. Мне все подкладывают вкуснейшие оладьи из кабачков, угощают гречишным медом, наливают крепкий кофе, а в беседе — ни слова о быте.
Марфа говорит, что у них с мамой никогда не было сентиментальностей, все довольно строго, и одновременно с этим была и есть какая-то невероятная связь и не поддающаяся описанию любовь. Ко всему прочему мамино отношение к учебе было совсем не материнским: «Мама никогда не стояла над нами, не знала, в каком мы классе. Конечно, она волновалась за нас, но на каком-то глобальном, высшем уровне. А школа, институт — это все мелочи».
Но к мелочам и деталям в обустройстве дома Татьяна Васильевна внимательна и даже щепетильна. Всякий предмет должен обрести свое место: и антикварный колпачок для тушения свечей, и ножницы для фитилька. Очень многое привезено из Голландии (там давно живет с семьей старшая дочка Варя). На голландский манер сделана печь у входа. В бело-синих цветах голландской майолики оформлена одна из комнат.
«В жизни больше всего боюсь быть пошлой, — говорит Татьяна Васильевна. — Но я очень долго не могла сформулировать, что это такое, пока Марфа не нашла слова Пушкина о том, что пошлость — это то, что пошло в народ. То есть банальность — «как у всех». Я жила по принципу антипошлости. Марфе и Варе шили авторские костюмы художники «Мосфильма», я покупала импортные полотенца и сочиняла такие сложные наряды, что отец их не мог на детей правильно надеть. А девочки, конечно, хотели, как у всех. Сейчас проговариваются, что мечтали о Барби. А все это было не принято у нас в семье». На вопрос о том, как же стать при всем этом подругой своим детям, Татьяна Васильевна отвечает быстро и коротко: «Говорить с ними, как со взрослыми». «Да, — продолжает Марфа, — я вот сейчас понимаю, в чем секрет. Мы столько в детстве разговаривали! И сейчас можем просто бесконечно общаться. Мама говорит, что она себе вырастила двух ближайших подруг».
Кстати, под места для разговоров отданы самые уютные и красивые уголки дома — на кухне круглый стол у окна с невероятным видом на храм Христа Спасителя и набережную Москвы-реки, в гостиной — на большом кожаном диване в окружении фамильных портретов.
Марфины спектакли тоже почти все про семью. «Для меня эта тема очень важна. Мои родители достойнейшие и интересные люди, но в силу обстоятельств они не жили вместе. В детстве я всех мучила и расспрашивала — кто бабушки, дедушки, чем они занимались, где жили. Мы же поздние дети с сестрой. Мамина мама, моя бабушка Клавдия, умерла, когда мне было семь. С папиной мамой, Мариной, которая жила в Новосибирске, мы только переписывались. Может быть, из-за вот этого дефицита семейственности у меня в ней повышенная потребность».
Спектакль «Сказки из маминой сумки» Марфа сочинила ко дню рождения своих детей (оба родились в одном месяце — сентябре). Сын очень скучал по папе, когда его не было дома. И вот это маленькое горе стало импульсом сочинить театральную историю и рассказать: расставаться ненадолго — нормально, обязательно наступит время, когда все снова окажутся вместе и отправятся в путешествие.
А вот недавняя Марфина премьера «Золушка» по пьесе Ж. Помра в театре «Практика» получилась о том, как жить без мамы. Марфа говорит: «Все спектакли — это „мечты о…» „Золушка», например, — моя мечта об отношении к смерти. О легком к ней отношении. Но я понимаю при этом, что русские и советские традиции таковы, что наша пуповина не может быть перерезана никогда. Поэтому в конце нашего спектакля титры идут на фоне детских фотографий создателей спектакля с их мамами».
Театр прорастает из жизни, жизнь впитывает в себя театральность. Про себя в профессии Марфа говорит так: «Я не верю в свою талантливость, верю в свою страстность. Все, что у меня получалось, связано со страстностью». И, кажется, это действительно так. В 12 лет Марфа попадает в Театр на Малой Бронной, смотрит все спектакли Женовача, в 13 начинает снимать о нем фильм: «Я не могла просто посмотреть спектакль и уйти, у меня была потребность что-то сделать в ответ. А потом нас обокрали и украли в том числе и этот фильм…» В 15 лет поступает в Щепкинское училище и все время ходит в Мастерскую Фоменко — дышать как воздухом их спектаклями. А в 21 год идет в ГИТИС к Женовачу, хотя никогда не собиралась становиться режиссером. Собиралась рожать и воспитывать детей. Но оказалось, это вполне совместимые вещи.
