Он случается в творчестве каждого художника. Это момент расцвета, полного и счастливого проявления таланта. Мы выбрали шесть имен и шесть работ. И провели линию в сегодняшний день — через цвет, форму, настроение.
Франц Марк «Пейзаж с лошадью»
1910
Франц Марк — один из главных героев немецкого экспрессионизма. Его захватывают чистые и мощные образы животных: небесного цвета лошади, тонконогие пурпурные олени, спящие тельцы — белые как молоко. Кажется, эти картины — волшебная пламенеющая чаща, где бродят его звери. В них столько чистоты и невинности, и столько величавой первобытной мощи; они поражают, и есть в них что-то щемящее. Но не они главные герои и главная страсть Марка: сбивающий с ног, оглушающий цвет на его полотнах мгновенно берет зрителя в плен, чтобы уже не отпустить никогда. Цвет заполняет огромные плоскости, он поет и бушует; яростная чистота пробы его красок — желтого, алого, лазури — такова, что уже выходит за рамки доступного зрению: мы можем вдохнуть, потрогать, услышать этот цвет, он атакует каждое из пяти чувств и зачастую посягает, кажется, и на шестое.
Беноццо Гоццоли «Поклонение волхвов»
1459—1461
Когда входишь в капеллу волхвов в палаццо Медичи-Рикарди во Флоренции, оказываешься в сердцевине драгоценного плода, в волшебной сказке, в чудесной шкатулке. Будто сплошным узорчатым ковром, стены миниатюрной капеллы покрыты фресковой росписью, изображающей шествие волхвов. С ювелирной точностью, с благоговейным вниманием к деталям выписаны сложнейшая мозаика луговых цветов, золотые сбруи коней, бархатные шапочки, оперение птиц, будто вышитых в прозрачном воздухе. Деревья усыпаны золотыми плодами, и драгоценен каждый локон каждого ангела, и павлины распускают хвосты — этот мир наведен на немыслимую резкость, наполнен таким совершенством и благодатью, что ты чувствуешь, как важна каждая ветка, каждая ягода, каждая песчинка, и боишься пропустить что-то, рассматривая… А когда очнешься, окажется, что прошел почти час.
Марк Шагал «Адам и Ева: изгнание из рая»
1961
Шагала невозможно не любить, потому что все мы были маленькими и помним волшебство и сны, где парят животные и люди, и у стульев есть крылья, и корова может быть синей, а луна оказаться колоколом. Еще мы все были влюблены и хорошо знаем, как это когда земля вдруг отталкивает тебя тихонько, и оказывается, что ты летишь, летишь без усилий, среди круговерти объятий и звонов, среди теплого синего воздуха. Мы все знаем, как это: ощутить, что в тебе вдруг столько сил и нежности, что их хватит на целую Вселенную. Как хорошо нам понятны и маленькие церквушки, и гирлянды цветов, льющиеся, как реки, и русалки, спутавшие море и небо, и изумленные полетом телята. Ты смотришь, и вдруг становится очевидным: это ты летишь сквозь прозрачную зеленую ночь, все парящие люди, цветущие ветки, легкие реки — это ты, потому что ты счастлив. Прямо сейчас.
Игорь Грабарь «Яблоки»
1905
Полевые цветы и дачные чаепития. Белое платье утром. Хрустальные розетки с недоеденным вареньем, на солнце превращающимся в самоцвет. Смотришь — и уплываешь в безмятежность и трепет подмосковного праздного, медленного утра на веранде. Собрать букет, потом чаепитие под птичий звон, солнечные блики, блуждающие среди чашек… Кажется, художником движет острая, пронизывающая радость видеть: охапки мокрых незабудок, холодные груши, белые скатерти; этот мир расщепляется, взлетая от счастья, оказывается роем цветных молекул. Так бывает: бросится в глаза что-то простое — смородина, рассыпанная сушиться на вафельном полотенце, и ты вдруг понимаешь, что никогда ее прежде не видел, и думаешь: «Господи, как красиво».
Уильям Тернер «Замок Норэм. Восход»
ОК.1845
Полотна Тернера — тайна, необъяснимое чудо. Как может на пространстве холста с помощью кисти и красок, появиться свет? Не «как будто», не изображение света, не намек на него — словно проникнув в какой-то секрет, он пишет необъятные взволнованные толщи света. Он заставляет его пульсировать, литься, бушевать. До импрессионистов еще как минимум десять лет, когда Тернер пишет массы прозрачного воздуха, пронизанные свечением, марево, таянье, потоки эфира, кипящий от солнца туман. Опьяненный светом, он мало-помалу отказывается в живописи от всего остального; ты стоишь, оглушенный, среди летучего этого сияния, и оно плещет в лицо, на холсте ему мало места; «Замок Норэм» был написан, когда мастеру было семьдесят пять, но в этом нет умудренности старца, а скорее восторг сбывшейся мечты.
Анри Матисс «Гармония в красном»
1908
Побывав в 1906 г. в Алжире и влюбившись в орнаменты Востока, Матисс обращается к особенной тяжеловесной, радостной декоративности. В маленькой парижской студии он пишет монументальную «Красную комнату» — роскошь и спелость, благоуханный сад, перекинутый не то с накрытого стола за растворенное окно, не то наоборот. Крупный синий узор цветет на пунцовой ткани, прорастающей со стены в скатерть, он оплетает комнату, как буйный вьюнок, и словно сам вылепляет пространство наперекор перспективе. Эта картина избыточна и драгоценна каждым миллиметром; в ней все — кульминация, все — центр. Сочная, сладкая и невозможно прекрасная, она похожа на спелый восточный инжир, и ею также невозможно пресытиться.
