Опубликовано в журнале Seasons of life, выпуск 45
Архивные номера и новые выпуски в онлайн-магазине
У поэта Маши Рупасовой удивительная слава. И взрослые, и дети начинают улыбаться, едва произнесешь ее имя. Ее стихи, только встретившись, поселяются внутри навсегда, как счастливые воспоминания. Мы поговорили с Машей о выращивании детей, стихов и родителей в себе. И о бабушках, конечно.
Как вы пишете стихи? Долго, мучительно или они застигают вас врасплох и сваливаются на вас внезапно?
Обычно сваливаются. Когда — совершенно невозможно предсказать. Мой творческий процесс выглядит как перманентная тревога из-за того, что я не пишу, с редкими всплесками, когда я пишу. Стихотворение как-то вынашивается, булькает на периферии сознания, и я целиком получаю его из своей головы, как факс. А между стихами пребываю в интенсивной тоске и панике, что не пишется и вдохновения нет. И чего я только не делаю, ничего не помогает и нет никакого верного способа. И, говорят, ни у кого его нету. Одно время мне хорошо писалось на велотренажере, но, увы, и он перестал действовать.
Этот внутренний источник радости, который виден во всем, что вы пишете, откуда он взялся? И если вдруг он гаснет, как вы его включаете?
Радость моя выражается в стихах, потому что в жизни я человек сомневающийся и даже печальный. А в стихах я поворачиваюсь к детям всем самым лучшим, что у меня есть, и даже тем, что только надеюсь раздобыть. Однажды я прочитала у Гандлевского, что автор бывает в своих произведениях лучше, чем на самом деле. Это и есть искусство, когда автор встает на цыпочки перед читателем и дотягивается до уровня, который недоступен ему в жизни. Так действует литература. А радость я беру из ребенка. Из собственного ребенка, потому что, когда я смотрю на мир его глазами, он прекрасен. И из других детей — я часто встречаюсь с читателями, мы читаем стихи и разговариваем. И каждый раз удивляюсь, насколько современные дети не похожи на нас. Они свободные, открытые, живые, с крепким стержнем внутри и чувством собственного достоинства. Наверное, на них никто никогда не орал или, по крайней мере, орали гораздо меньше, чем на нас. Когда я смотрю на них, мне кажется, что нашему травмированному поколению все же уда- лось сделать что-то хорошее в жизни.
То есть вы не разделяете расхожего мнения, что у современных детей нет детства? Вот мы в их возрасте бегали по дворам, играли в футбол, читали книги. А они только ходят по развивающим занятиям и в гаджетах сидят.
Несмотря на все книжки про «после трех уже поздно», четыре языка с пеленок — детство просто так не отберешь, это очень стойкая материя. Конечно, к подростковому возрасту родители умудряются детей измучить настолько, что они перестают чего-то хотеть и радоваться. Но моя целевая аудитория — дети до 10 лет. И они еще держатся. И если говорить о самоуважении, базовом доверии к миру, открытости, между нами и нашими детьми — большая разница, и не в нашу пользу.
Но ведь дети не всегда бывают немеркнущим источником радости. А даже наоборот.
Пока Максим был маленький, я не писала никаких стихов. Я написала одну колыбельную, пока мы ждали его из дома ребенка — он же усыновленный, а потом и попыток не делала. По меньшей мере, полгода или даже год — совсем мне не до стихов было. О первом годе материнства я смогла говорить только три года спустя, потому что, конечно, это очень тяжело.
Когда очень тяжело, невозможно писать? Нужно время, чтобы то, что происходит с тобой, отлежалось, переработалось в жизненный опыт?
Стихи, а особенно детские стихи, пишутся от избытка, а не от дефицита. У меня в материнстве избыток наступил, когда Максиму было год и девять месяцев. Я вдруг обнаружила, что не только отдаю бесконечно, но и получаю что-то обратно. И нервная система адаптировалась к постоянным нагрузкам.
О трудностях материнства как-то не принято говорить.
Материнство — это вообще такая тема табуированная. Считается, что каждая мать должна истекать только розовым сиропом и благодарить небо за то, что на нее такое счастье обрушилось — просыпаться 10 раз за ночь. Я написала «Едет мамин человечек», чтобы поддержать мам. Мне сказали однажды, что я в этой книжке слишком откровенна. Но нет, это не так — я тоже связана этими социальными табу. И все же я постаралась сказать молодой маме все, что могу сказать: мы все там были, это пройдет, и она совершенно не одинока. Я бы еще написала на обложке адреса центров помощи молодым мамам, если бы они были, но их нет. В Канаде, где я сейчас живу, есть целая волонтерская служба, которая помогает женщинам с маленькими детьми. Волонтеры могут посидеть с ребенком, приготовить еду, пока ты сидишь в кафе и пьешь кофе с подружкой. Современное материнство у меня вызывает большое сочувствие.
Почему?
Я думаю, что мамы, особенно мамы читающие и рефлексирующие, просто задавлены грузом противоречивых сведений о том, какие травмы они наносят ребенку любым своим движением и поступком. И молодая мама находится под постоянной бомбардировкой не только социальных ожиданий, но еще и огромного количества психологических знаний, которые обрушились на наше поколение и на тех, что идут за нами. Прибавьте сюда социальную изоляцию — друзья не могут подстроиться под график маленького ребенка, женщина оказывается без привычного круга общения, запертой в четырех стенах. Первые годы материнства бывают довольно трудными. И ведь не пожалуешься никому, потому что тебе скажут: зачем рожала? Ты можешь быть откровенной только внутри своей довольно узкой прослойки, а у людей, которые смотрят на материнство через призму розового сиропа, поддержку не получить. Сто лет назад, чтобы быть хорошей мамой, достаточно было ребенка просто кормить, а теперь же мы должны выращивать гармоничного, счастливого и уверенного в себе человека. Но как вырастить гармоничного человека, если ты и себя-то не успел вырастить гармоничным? Как сделать своего ребенка счастливым, если ты и сам не очень-то счастлив? Надо, конечно, намного больше разговаривать о трудностях родительства. Кто-то должен стать первопроходцем, а это очень страшно. Ты выходишь под свет софитов, а на тебя начинают ссыпаться все социальные предрассудки: про дедов, которые все могли, про бабушек, которые рожали в поле. Ты же все ноешь и ноешь, а у тебя пылесос.
Наверное, каждой женщине знакомо это чувство материнского одиночества. Как вытащить себя из него?
Во-первых, искать группу поддержки — идти в интернет, потому что интернет сейчас есть у всех. Только нужно искать сообщества, где собираются люди не для выгула белого пальто, а действительно для того, чтобы протянуть виртуальную руку помощи. Во-вторых, не сидеть дома. Важно не застревать в этой материнской рутине, где один день похож на другой, а ты без маникюра, прически и в трениках, потому что какая разница. Нужно сделать усилие над собой, переодеться в другую одежду, вынуть себя из дома не на детскую площадку, а хотя бы в кафе. Любого ребенка, если ему выдать трубочек, палочек и крышечек, хватит на то, чтобы дать вам выпить чашку кофе. И десяти минут бывает достаточно, чтобы почувствовать себя другим человеком. В-третьих, в больших городах есть прекрасные проекты, которые организуют спектакли и концерты для мам с маленькими детьми. Еще можно искать группы единомышленников, вдруг повезет найти таких по соседству. Здорово, что многие отцы сейчас активно участвуют в воспитании детей. И уходит это безумное выражение: «Он ей помогает с ребенком». И, конечно, маме нужно вырывать чуть-чуть свободного времени на себя. И не тратить его на посуду, уборку и поиск кружков для ребенка. Я просто свято верю в то, что чем счастливее мама, тем лучше ребенку.
Но как выгоревшей маме в себе этого ребенка удержать, чтобы хотелось читать, ходить на выставки и смотреть на мир?
У нашего поколения вообще слабоват этот внутренний ребенок. И потому он так часто истощается и приходит в негодность, когда мы становимся родителями. Я не профессионал, и может психологи со мной поспорят, но мне кажется, что нашей детской части становится лучше, когда мы прокачиваем свою взрослую часть. А это значит, что нужно признавать и уважать свои потребности. Не терпеть до последнего, а сказать себе, что смертельно устала быть с малышом и днем, и ночью без выходных, уйти на зумбу на полтора часа и не чувствовать себя плохой матерью. Но свои интересы поставить впереди интересов ребенка — это очень и очень трудно. Нас растили совершенно в другой парадигме, где единственное мамино счастье, единственная мамина задача — делать ребенка счастливым и семью свою. И нужно провести масштабную внутреннюю работу, чтобы признать: ты важна так же, как и малыш.
Когда вы чувствуете, что «сегодня я хорошая мама»?
Я немного опасаюсь себе это говорить, потому что потом очень быстро происходит столкновение с реальностью. Я себя чувствую хорошей мамой, когда Максим в хорошем настроении, когда он говорит: «Хорошо быть мной!» Я, конечно, стараюсь испортить себе эту радость, стараюсь думать, что просто он от природы такой хороший и гармоничный парень. Но все-таки когда он доволен, я понимаю — здесь есть и мой вклад. Вот примеры этого вклада: мы долго гуляли, сходили на любимые занятия Макса, дома я пожарила пончики, пригласила его друзей и выдержала все это веселье у себя на голове. У меня хватило сил и ресурса вечером с ним пооткровенничать, я смогла его выслушать и утешить, и он ушел в сон плавно и без скандала. Для меня это признаки хорошего дня. Но я стараюсь на этих ощущениях не сильно зацикливаться, потому что потом упадешь с небес на землю.
Когда читаешь ваши книги, кажется, что у вас 10 детей. Откуда вы все про них знаете? Про близнецов, младенцев, а еще про печали и радости родительства?
Когда ты стараешься быть очень внимательным и многое пропускаешь через себя, то можно прожить то, чего не было на самом деле. Я не рожала Максима, но прекрасно понимаю это чувство изумления, с которым смотришь на только что появившегося на свет ребенка. Вот он лежит рядом с тобой, а до тебя только начинает доходить, что произошло. «Ну дела, ну дела, я ребенка родила!» Когда мы делали книжку, мы долго бились с иллюстрацией именно к этому стихотворению. Несколько художников не могли правильно нарисовать эту эмоцию. Она ведь очень сложная, сильная, многослойная, хотя и многим хорошо знакомая. И только у Маши Якушкиной получилось.
Я эту книгу дарю всем мамам с маленькими детьми, даже тем, у кого ребенок не первый.
Вот как ни странно, эти стихи нравятся и детям, которые уже переросли младенческий возраст. Для них эти истории про малышей — совсем недавнее прошлое. Такой мостик, по которому они могут сбегать куда-то в младенчество, немного понежиться и вернуться обратно.
Как вы думаете, вырастут ли ваши стихи вместе с Максимом? Будет ли меняться возраст читателей, для которых вы пишете?
Я с интересом слежу за тем, как развивается это творчество мое. Надеюсь, меня не покинет внезапно обрушившаяся на меня лирика. Я же «человека маминого» написала после остальных книжек. Сейчас у меня написана книжка для детей двух-трех лет, и там стишки чуть подлиннее, но опять же, эту книжку я писала, когда Максиму было уже шесть. Видимо, все-таки не будет линейности, а будет просто расширение и осмысление.
В одном из интервью вы говорили, что важно научить ребенка слышать и чувствовать стихи, что это поэтический капитал на всю жизнь. Что такое поэтический капитал и почему так важно им обладать?
Поэтический капитал — сумма впечатлений, которые ребенок получил за свое детство от совместного чтения стихов с мамой. Ведь ребенок, когда слушает стихи, слышит не только текст, он слышит мамину интонацию, улавливает мамину эмоцию. Если мы будем читать стихи, которые нам не нравятся, никакого поэтического капитала у ребенка не будет. Нужно выбирать те стихи, от которых у тебя самой дрожит голос. И тогда у ребенка будет развиваться эмоциональный интеллект и богатый словарь. А чем богаче словарь, тем интереснее и глубже сам человек.
Но ведь это не только стихи.
Да, конечно. Но стихи — это самый короткий путь к сердцу до определенного возраста, ведь мы не читаем совсем малышам прозу. Мы начинаем с ритмов и песен. А потом в детском рационе появляется и проза. Помоему, Галина Юзефович писала, что стихи нужно читать навырост. Я согласна: пусть будет и по возрасту, и навырост немножечко.
Есть ли у вас список детских книг для Максима, который вы считаете обязательным к прочтению?
Он у меня был, но я не считаю его обязательным. Если Макс не прочтет ни одной книги из моего детства, например, «Васька Трубачева», ничего страшного — прочтет другие. У нас в детстве не было такого огромного выбора детских книг, как сейчас. Мы все читали приблизительно одно и то же, и все выросли разными людьми.
Надо ли вообще современным детям читать «Васька Трубачева», «Динку»? По своим детям я вижу, что главные книги нашего детства им совершенно не отзываются.
Не отзываются абсолютно, и меня это уже не удивляет. И не только книги, кстати, но и мультфильмы. Я тут включила Максиму мультик про попугая Кешу, и вдруг увидела эту историю его глазами — глазами ребенка, который рожден в 2010 году. И поняла, что испытываю чувство неловкости перед сыном за то, что я ему показываю. В наших «добрых советских мультиках» очень много грубости. Посмотрите, как разговаривает Матроскин с Шариком, он же ему просто хамит. Не очень приятный котик-то оказался. И некоторые книги нашего детства сегодня читать совершенно невозможно. Посмотрите, как в них родители разговаривают с детьми, а учителя с учениками.
Что вам кажется важным передать своему ребенку?
Я хотела бы, чтобы Макс знал — он нравится нам такой, какой он есть. Вот как бабушки любят своих внуков. Поел и такой ты молодец, ничего ей больше от тебя не надо: ни таблицы умножения, ни школы музыкальной. Нам, родителям, в этом плане сложнее. Но все же мы можем хотя бы попытаться.
Спасибо издательству «АСТ» за возможность поговорить с Машей Рупасовой и еще за целые две новые Машины книги: «Едет мамин человечек» и «Шел по городу Луна».
