Опубликовано в журнале Seasons of life, выпуск 47
Архивные номера и новые выпуски в онлайн-магазине
В тумбочке у мамы лежал буквально мешок серебра. Старинные дагестанские браслеты — тяжелые и прекрасные — папа привозил из командировок в высокогорные села. Тогда их еще можно было купить вот так просто, «с рук». В горах серебро — это обыденно, а папа восхищался мастерством народных ювелиров. Все детство я любила рассматривать эти браслеты. Мне нравилось, что они уже с царапинками, с историей, даже с запахом другой жизни. Представляла, как папа едет по горной дороге на мотоцикле (и волосы назад) и в фотокофре у него подарок.
Как жили женщины, которые носили эти браслеты сто лет назад, — никак не могла представить я. Потому что в наш аскетичный советский быт и стиль мамы, учительницы английского языка, они не вписывались. Слишком экстравагантно. Как только взрослые гормоны ворвались в мою кровь, лет с 13 я мечтала быть блондинкой — прозрачноглазой и прозрачнокожей. И душиться духами Chloé, и носить золотые колечки и золотых стрекозок в ушах. Чтобы в меня влюблялись с первого взгляда и писали записки про «золото твоих волос…» на листках в клеточку.
Но после нескольких лет бурного пубертата и пары‐тройки радикальных экспериментов с цветом волос я смирилась с тем, что навсегда брюнетка. Внешне и по сути. И духи мои — Chanel Allure. А металл — серебро. До меня дошло, что влюбляются не в соломенные кудельки, а в характер. С этого началось взросление. Сейчас, в 44 года, я только начинаю носить золото, учусь, примеряюсь, прислушиваюсь, как золото чувствует себя на мне, и как я чувствую себя в золоте. Обычно не очень, потому что предыдущие тридцать лет провела в серебре. Мне казалось, это не пафосно, и ношу я его для себя.
Серебро всегда было моей броней, моим украшением и оберегом. Надевая сначала серьги, потом цепочку и несколько колец, я чувствовала себя защищенной, словно в латах. Это был ритуал, после которого я смело шла на любую встречу — с человеком или действительностью в целом. И, главное, серебро не блестело. Оно сияло благородно и сдержанно. Даже первое студенческое, дешевое — капельное, с чернью, с эмалью, потом с бирюзой и розовым кораллом. В моем Дагестане сотни лет традициям изготовления и ношения серебра, оно повсюду — и в серебре ты как бы всегда как дома.
«Носи монисты, длинные серьги и побольше браслетов, которые звенят», — однажды сказала психолог, пытаясь вывести меня из состояния комы‐стресса. «Тебе хочется съежиться, так сделай противоположное. Тебе нужна амплитуда! И серьги ее создадут. Монисты отбивают ритм, а браслет, который свободно движется по руке и падает на запястье, крутится там, где вены, где пульсация, которую надо усиливать…». Серебро помогло мне тогда, и ко всем поводам его носить добавился еще один — терапевтический.
В моем расписании мало настоящих женских дел, и это так же навсегда, как и то, что я брюнетка. Почему‐то я не умею хотеть, выбирать, рассматривать вещи даже в интернет‐магазинах. Не зависаю у витрин, и новое платье не помогает от плохого настроения. А новое кольцо — да. И в этом я себе не отказываю. И всегда знаю, какое мне нужно еще — в виде лабиринта, печатки, с камнем и с каким. Планирую, ищу, заказываю авторское, отваживаюсь на современный дизайн, трачусь и чувствую себя при этом очень женщиной.
Старинные браслеты у нас украли. Вынесли из дома. Собственно, больше и выносить было нечего. А содержание сундуков в горских домах Дагестана, откуда раньше доставали дедушкины газыри и бабушкины монисты, давно перекочевало в музеи и дорогие антикварные магазины. Те браслеты стоят у меня перед глазами, таких больше нет.
