Рено и Марина Бюрнье живут на две страны: немножко под Берном, немножко под Анапой. И тут, и там — дом, потому что и в России, и в Швейцарии они выращивают виноград и делают вино.
Рено и Марина Бюрнье
В России виноград хорошо себя чувствует на маленьком отрезке земли: это несколько десятков километров от Анапы до Дивноморска, на той же широте, что виноградники Бордо и Пьемонта.
На винограднике БЮРНЬЕ совпали почвенные условия, рельеф, направление ветра и контрастность температур: виноградник лежит в колыбели, образованной двумя грядами (они защищают от соленых морских туманов и северного холода), и постоянно обдувается слабым ветром. Из-за него гроздья исключительно здоровы — не сохнут, не гниют и не болеют, вырастая с минимальным вмешательством со стороны виноградарей.
Вообще, ненасилие — девиз этой маленькой семейной винодельни, где все делается для естественности, энерго- и ресурсосбережения. Нет даже механических насосов: муж Марины, Рено, спланировал винодельню так, что ягоды в процессе производства перемещаются с помощью силы гравитации.
Семья Рено занимается виноделием и виноградарством 400 лет, и это только то, что прослеживается по архивам. Вообще же, есть указания на то, что гораздо дольше; скорее всего, их древнейшие предки были виноделами — выходцами из Верхней Савойи. Кажется, родись в такой семье — и можешь не думать о призвании. Мальчиком, видя, какой тяжелый труд винодела, Рено выбирал между капитаном дальнего плавания и оперным певцом, но в двадцать понял, что «зовет его к земле». Виноделие в таких семьях — не профессия: это образ жизни. Владельцы часто сами работают на земле: врачи, адвокаты, управляющие компаний оставляют профессии, чтобы заниматься виноградником. «Ну как почему? Потому что это большое счастье», — говорит Марина.
В Швейцарии важным считается иметь дома вино года своего рождения, года свадьбы или рождения ребенка, потому что «у каждого человека должно быть свое вино». Его хранят в семье как символ, иногда на появление младенца покупают сразу много, чтобы потом открывать по бутылке на каждый день рождения. Вокруг вина очень много одушевления и философии, к виноградникам относятся как к чему-то святому, их очень сложно купить, можно только унаследовать.
Студенткой приехав в Швейцарию на учебу в начале 1990-х, Марина не имела о вине никакого представления: дома изредка пили «Киндзмараули» и полусладкое советское шампанское на Новый год. Неожиданно для себя она попала в небольшой светский вихрь: в Швейцарии было крайне мало русских, она была своего рода инопланетянкой. Ее непрерывно приглашали в гости как «живого человека из Советского Союза», задавая за ужином вопросы вроде «А пробовали ли вы бананы? А знаете, что такое ананас?» Приходилось три раза в неделю рассказывать одно и то же, но по цепочке этих неожиданных знакомств Марина повстречалась с интересными людьми и окунулась в другой мир: «За ужином речь часто заходила о вине, и я понимала, что это какое-то искусство, о котором я ничего не знаю».
Во время учебы она жила в доме русских эмигрантов, хозяйка которого, пианистка, устраивала домашние концерты с участием молодых музыкантов. После них все вместе садились за стол ужинать; искусство вина оказалось частью просвещенного образа жизни. На вернисаже, устроенном на винодельне неподалеку от Берна и совмещенном с дегустацией брюта, Марина познакомилась с Рено. К тому моменту она знала немецкий, а по-французски едва говорила, «но почему-то он все понимал, что я хочу сказать, и это было очень смешно». Рено с детства мечтал о России: сестра его прадеда работала гувернанткой еще в дореволюционной Москве и, вернувшись в Швейцарию, рассказывала детям о волшебной стране дворцов, балов и троек.
Найдя в газете объявление о том, что можно за сто франков взять в аренду куст винограда и в течение десяти лет получать именное вино со своей этикеткой, Марина решила сделать подарок папе и попросить у Рено в аренду такой куст. Он согласился при условии, что даст ей не один, а 800, а она пообещает, что будет ухаживать за ними сама. «Это был самый красивый участок на всем винограднике, было видно озеро и горы. Я приезжала каждые выходные и работала».
После свадьбы, оказавшись в России впервые в 1999 году, Рено захотел попробовать местное вино. Всюду он наталкивался на один и тот же ответ: «Русских вин нет, а если есть, то очень плохие». Со времен учебы в высшей школе виноделия в Швейцарии он знал, что в России есть некий «идеальный регион».
Когда их привезли под Анапу, где как раз шел сбор урожая, он попробовал несколько ягод и был поражен: «Никто из моих швейцарских коллег никогда не поверит, что в России есть такой изумительный виноград». Это был красностоп — русский сорт красного винограда, который Рено твердо вознамерился выращивать, хотя русские агрономы предупреждали его, что «не нужно заниматься ерундой» (они использовали красностоп в качестве красителя, чтобы придать вину более насыщенный цвет). Участок для винодельни искали три года: объехав все побережье, изучив каждую кочку, Рено в один из дней увидел тот склон, где сейчас расположена винодельня. «Он побежал наверх, потом вернулся, продираясь сквозь кусты, и говорит мне: »Если у нас будет виноградник в России, то он будет здесь»».
Первую лозу красностопа, который стоило великих трудов отыскать, посадила на новом месте шестилетняя дочка Рено и Марины, следующие 40 сажали вручную, с лопатой. «Рено обожает красностоп, он говорит, что его характер отражает русскую землю: глубокий, трудный, строптивый».
Рено пережил 40 циклов сбора винограда: 30 — в Швейцарии и 10 — в России, и «каждый раз он получается разным». Сейчас кроме красностопа на винодельне Бюрнье растут европейские сорта: каберне, мерло, шардоне, пино-гри, пино-блан, мускат, но именно красностоп стал открытием и сенсацией последних лет среди западных винных экспертов.
Рено сам придумал и начертил винодельню. Предприятие маленькое, и «все занимаются всем»; работников мало, многие с ними с самого начала и общаются с Рено на дикой смеси русского и французского. «Больно смотреть, как пропадает земля, ведь это лучшая земля России, и она пустует, в то время как в Швейцарии борьба ведется за каждый квадратный метр. Здесь не хватает ноу-хау и оборудования, но эта земля — сокровище».
Я спрашиваю: «Рено, а как же музыка и оперное пение?» «Музыка обязательно, у Рено отличный тенор, — отвечает Марина. — Он поет в хоре. На нем вообще держится весь хор».
