Единственный способ вырасти: зачем человеку учиться

Поделиться в facebook
Поделиться в twitter
Поделиться в vk
Поделиться в pinterest

Интервью:
Мария Жаворонкова

Иллюстрации:
Мария Колпакова
(@mari_skladovskay)

Наш разговор про образование с Артемом Соловейчиком, главным редактором издательского дома «Первое сентября», вышел совсем не прикладным: не про сильные и слабые школы, двоечников и отличников, а про талант свободы, умение мечтать и веру в своих детей.

Артем Соловейчик

Зачем человеку учиться?

Мне этот вопрос постоянно задают мои собственные дети, особенно когда что-то не получается. Когда получается, вопросы не задают. Когда человек вырастает, становится сильным, то этот вопрос звучит как философский, онтологический. Это вопрос из разряда «Зачем жить?». Есть очень интересная история про заочный спор двух педагогов — Ефима Лазаревича Рачевского и моего отца, Симона Львовича Соловейчика. Рачевский перед основным зданием своей школы поставил скульптуру — огромный знак вопроса. Это символ того, что школа отвечает на вопросы, которые дети не задавали. Мы учим детей тому, о чем они не просили. И в этом Рачевский увидел слабую позицию школы. А мой отец, наоборот, считал, что в этом ее уникальность. Может быть, больше никогда в жизни ты не узнаешь то, о чем не спрашивал. Ведь эти вопросы не рождаются в быту.

Школа это не про прагматику. Я учусь не для того, чтобы получить хорошую работу, не для того, чтобы заработать больше денег. Я учусь для того, чтобы развиваться как человек, это единственный способ вырасти.

Недавно была наконец переиздана книга отца «Учение с увлечением». Это роман про любовь, любовь к учению. И вот там написано, что «зачем» — вопрос неинтеллигентного человека. Если мы говорим про самовоспитание и самообразование, этого вопроса просто не должно быть. Что бы тебе ни дала жизнь — быть физиком, уборщиком, музыкантом, — чем бы ты ни занимался, в любом деле ты выкладываешься до конца, делаешь на совесть. Можно ошибаться, потому что не знаешь, как правильно, но совершенно невозможно делать что-то сознательно плохо. Это и есть аристократическая основа души, это и есть воспитание. Все остальное — навыки, позволяющие удобно устроиться в жизни.

То есть образование — это прежде всего воспитание духа, а не совершенствование интеллекта?

Дух не живет без интеллекта. Но и настоящий интеллект просыпается тогда, когда ты действительно вырос. Когда тебе поставили пятерку, а ты понимаешь, что недоработал. Ты получил двойку, но знаешь, что ты прав. Тебе не нужна внешняя оценка, у тебя один внутренний критерий — выложился ли ты на все сто. У тебя свой высший суд — чувство долга перед самим собой.

Желание учиться — это изначальный дар, как слух или голос, или заслуга родителей и педагогов?

Мой отец называл это самостью. Когда человек готов вложить любые силы в то, что он решил. И готов сопротивляться тому, что не решил. Это и есть результат образования — внутренняя сила, талант свободы. Это база для развития всех остальных талантов. Образовательная система должна учитывать, что у некоторых детей талант свободы слабенький. И принуждение губит его окончательно. Ребенок вырастает не самостоятельным, а послушным. А послушный не рождает свою собственную энергию, свой собственный мир, не выходит на собственный путь жизни. Все воспитание — это воспитание внутренне свободного человека.

Часто говорят: вот Моцарта били по рукам и воспитали гения. Но ведь били по рукам миллионы детей, а гений вырос один, потому что у него был сумасшедшей силы талант свободы.

Воспитание без принуждения, о котором вы говорите, ведь не равно потаканию?

Нет, конечно. Нужно разговаривать с ребенком, слушать его, спорить, приводить свои аргументы, не бросаться выполнять все его желания. Важно помочь ему услышать себя, осознать, чего действительно он хочет. Я ни на йоту не поступаюсь своими интересами, я просто не заступаю на его территорию. Мой отец, перефразируя известное утверждение «Свобода одного начинается там, где начинается свобода другого», говорил: «Свобода нигде не заканчивается. Просто она не всюду живет». Она не живет, когда диалог подменяется словесной дракой — кулак на кулак, кирпич на кирпич.

Мне все-таки кажется, что современные родители очень стараются быть в контакте со своими детьми, и директивный стиль общения уже не в моде. Нам кажется, что мы все сделаем для того, чтобы вырастить свободных и открытых людей. Но почему же тогда сегодня так много детей, которые ничего не хотят?

Понимаете, сейчас в образовательной сфере открылось столько возможностей, которых не было в нашем детстве, что мы жадно хватаемся за каждую, стремимся везде успеть, всем детей накормить —и перекармливаем их.

Мы стараемся как лучше, но ведь это наша родительская реализация, не детская. Ведь как у нас понимается самостоятельность? Я часто слышу, как родители с гордостью рассказывают о том, какие их дети самостоятельные: сами делают уроки, собирают портфель, ходят в магазин и моют посуду. Это все хорошо, конечно, но что они делают лично для себя? Не потому, что вы этого от них добиваетесь? И ведь что выходит?

Ваша нежная девочка-подросток сделала себе татуировку. Ужас? Ужас. Но ведь она сама решила, накопила денег, сама нашла тату-салон, договорилась с мастером, сама придумала рисунок, вытерпела боль, объяснилась с мамой и папой, ее на все это хватило. Это поступок взрослого самостоятельного человека, хотя мы, родители, вряд ли ему будем рады.

Раньше воспитывали с помощью розги. Когда гуманисты выступали против таких жестоких методов воспитания, умные люди — педагоги и ученые — возражали: без страха человек не сможет учиться. Другого способа нет. Розги давно отменили, но все же они явно существуют. Все современные дети говорят о том, что они делают что-то из страха: «Я боялся школы, боялся учителя, родителей». Откуда берется этот страх? Что является розгами 21-го века? Мы интериоризировали это умение: сделай это ради меня, иначе ты меня не любишь. Ребенок слышит наш внутренний монолог по поводу себя, и у него возникает страх отторжения.

Я предлагаю родителям провести такой эксперимент: в течение одной недели не делать ребенку замечания, но записывать их. А потом разобрать свою жалобную книгу, но не с ребенком, а с самим собой.

Вы обнаружите много интересного: например, что ваш критический настрой очень зависит от настроения, что есть сферы жизни, которые абсолютно вас не волнуют, а есть те, где вас бесит абсолютно все. Я верю в то, что если от человека отстать, то он выстроит свою жизнь. Я стараюсь жить так со своими собственными детьми.

И даже вечная тема с подростками — вынос мусора — тоже не поколебала ваших убеждений?

Да, мы пережили несколько лет, когда в комнаты детей было страшно зайти (но мы и не заходили — у нас абсолютное табу на вход к детям без приглашения). Но теперь трое моих старших стали настоящими специалистами по сортировке отходов.

Этот саботаж уборки ведь он про что: я не хочу жить по вашим правилам, говорит вам подросток. И если бы я мог, то и вовсе бы с вами не жил. Понимаете, это мы, взрослые, можем переживать сложные времена и не забывать выносить мусор. Подростка штормит и справа, и слева, и для него уборка — как дополнительный фактор в яхтинге, который ты должен учесть, но иногда не можешь вместить, потому что у тебя собьются все настройки.

Почему сегодня не появляется новых имен в педагогике — мыслителей, теоретиков, равных по масштабу Янушу Корчаку, Симону Соловейчику, Шалве Амонашвили?

Я сам задаю этот вопрос всем, и у меня пока нет ответа. Изменилась роль школы, роль семьи, сложилась новая ситуация, которая требует осмысления. Если мы существуем в одной парадигме, то в ней появляются те, кто лучше всего ее передают. Они — патриархи. Когда у нас нет никакой парадигмы, нечего транслировать. Ни одного кирпичика не осталось от прежнего устройства: ни многопоколенной перспективы, ни передачи опыта мастера ученику, потому что технологии меняются каждые пять лет. Неизменным остается только одно — наши чувства. Поэтому Шекспир и Пастернак не могут устареть.

Сейчас главная задача — вернуться к воспитанию чувств. Но мы ее так не формулируем, к сожалению, и думаем прежде всего о том, как вырастить успешного человека.

Но в современных молодых людях меньше рационального, прагматичного. Мы называем инфантильностью их нежелание обустраиваться в жизни. Но для них это больше не тема. Они не берут нашу программу, они идут по своему пути. Я верю в то, что настоящее воспитание держится на трех китах. Первое —
воспитание внутренне свободного человека. Второе — формирование целостной картины мира. Это одна из задач образования, но мы ее не выполняем, нужно просто признать этот факт. Наши дети выходят из школы бесконцептные, потому что мы все силы бросаем на подготовку к ЕГЭ, учим разрозненным вещам. Целостность — это как доска с крючками, на которые мы можем повесить много разных «предметов», соотнести их и увидеть взаимосвязь, увидеть мир целиком. И третье — сохранение в ребенке того, что мы называем мечтой, его стремления к самореализации. Эта сила переплавляет внутреннюю свободу и концептуальное видение мира в деятельность.

Во мне очень отзываются ваши слова про талант свободы.

Не надо «давать» ребенку образование, не надо заниматься ничем, кроме оберегания и развития таланта свободы. А это значит всегда и во всем создавать ситуации самоопределения. Древние педагоги говорили, что нужно позволять ребенку совершать неверные выборы. В детстве последствия ошибок почти безопасны. Пусть сам нарвется на результат, который ему не понравится, или, наоборот, совершит открытие, которое убедит его в своей правоте и перевернет ваши привычные представления.

Любое настоящее образование — это путь к себе. А значит, очень серьезные вопросы к самому себе. Родитель должен понимать: чем у человека больше внутренней свободы, тем труднее его жизнь. И мы не можем уберечь детей от страданий, устроить им вечное детство, если желаем им настоящего счастья. В билле о правах ребенка Януш Корчак говорил о праве ребенка на смерть. Понимаете, о чем это? Во имя безопасности мы не даем детям пробовать и тем самым лишаем их настоящей жизни. Кто знает, где мы сами обрели себя? Это очень тонкие моменты. Мы нарушали правила и жизни, и общежития. Нас уберегла судьба, мы секундой разминулись со смертью, на тоненького пронесло. Но кого-то рядом она подставила, и мы боимся, что наши дети не проскочат. И правильно боимся.

Надо умирать сто раз рядом со своим ребенком, разговаривать с ним, поддерживать, высказывать свою точку зрения, но дать ему пройти его собственный путь. Ведь если бы мы не прошли свой, мы бы ничего не узнали о себе, не стали бы самими собой.

Читайте также:

Материал обновлен: 05-10-2022