Текст: Ася Зольникова
На вокзалах ежечасно вершатся судьбы. Этого не замечаешь среди всеобщей беготни, спеша на поезд, — и все же история обретает направление с каждым купленным билетом, поворотом стрелки на железнодорожных путях или случайной встречей в купе.
Грохочущий состав с одинаковым успехом приносит великие перемены в отдельную жизнь или знаменует начало новой эры для всего человечества — как тот самый поезд, запечатленный на кинопленку братьями Люмьер.
Санкт-Петербург
…поезд уносит Николая II из Царского Села. С 1904 года он перемещается между домом и Петербургом по железной дороге — самой первой в России, открывшейся торжественной обкаткой паровоза «Проворный». Императорский состав движется с огромной, немыслимой по тем временам скоростью: в 18:55 царь покидает дворец на окраине столицы, а в 19:25 уже обедает в Аничковом дворце.
Вокзал тогда назвали Царскосельским, но нам он известен как Витебский. Для начала прошлого века это настоящее технологическое чудо — полностью электрифицированное здание с 13 лифтами и багажными лентами. Для семьи Николая и высокопоставленных лиц выстроен специальный павильон, ныне недоступный. Прочие пассажиры по сей день пользуются соседней постройкой с часовой башней и большой витражной аркой — похожая появилась на Невском в Елисеевском магазине двумя годами ранее.
За стеклом — гигантский вестибюль с парадной лестницей. Витебский — это царство модерна, но не хмурой северной вариации, более распространенной в Петербурге из-за близости к Стокгольму и Хельсинки, а нежной и витиеватой франко-бельгийской. Говорят, что и деревянная барная стойка изготовлена в Париже — в той же мастерской, где делали убранство для ресторана-памятника Maxim’s в VIII округе.
Мадрид
На заре машинного века британскому садовнику Джозефу Пакстону требовалось вырастить в неважном лондонском климате гигантскую кувшинку Victoria Reggia. «Королеве Виктории» требовалось много места и света — и Пакстон нашел решение, увидев, что размеры кувшинки достигаются за счет прожилок, которые пронизывают весь лист и поддерживают его.
Такую же систему — каркаса с множеством прожилок — в середине XIX века Пакстон предложил использовать для оранжерей. Это решение, позволяющее делать светлые и залитые солнцем пространства, распространилось повсеместно — особенно в тех областях, которых активнее всего касалась промышленная революция. Промышленники использовали ее на заводах; торговцы — для строительства пассажей; железнодорожники — на вокзалах.
Спустя полтора века история архитектуры и промышленности совершила петлю, замкнувшись на мадридском вокзале «Аточа». Если прежде огромные стеклянные своды помогали рассеивать паровозный дым, то теперь, когда поезда стали экологически чистыми, в этом больше не было нужды. В 1980-е к вокзалу пристроили новые корпуса, а в прежнем строении конца XIX века вырос тропический лес. Пассажиры ожидают поездов, бродя в тени монстер, кокосовых пальм, хлебных и каучуковых деревьев.
Москва
Рельсы бегут на Север. Там — черничники, олени и киты. По пути Ярославль, Вологда, Архангельск. Монохромное лето, темные хвойные леса и белые ночи. Но прежде будет Ярославский вокзал, который некоторое время так и назывался — Северный. Это модерн — архитектура в одинаковой степени космополитская и преисполненная национальной самобытности.
Настоящий северный терем, но все деревянные части интерпретированы в железе и бетоне, на тот момент инновационных материалах. На фасаде — белые медведи и сосновые шишки, средневековые крепости и кусты земляники. Если не считать серпа и молота, над входом, напоминающим крепостные ворота, все так же, как в начале прошлого века.
Интерьеры сохранились куда хуже, но все же кое-что напоминает о прежнем замысле. Блистательный архитектор Федор Шехтель работал над Ярославским вокзалом вместе с художником Константином Коровиным — тот специально ездил в командировки на север, чтобы подобрать сюжеты для картин: «Северное сияние», «Охота на тюленя», «Разделка крупной рыбы», «Лодки поморов в море». Сейчас оригиналы убраны в запасники Третьяковской галереи, но часть картин сохранилась в здании в виде копий.
Порту
Перед прибытием на станцию Сан-Бенту поезд уходит в тоннель — строить железные дороги в скалистых берегах Порту не так-то просто. Вынырнув из мрака, пассажиры покидают состав и проходят в высокое каменное здание начала XX века. Оно спроектировано под явным влиянием французской классической школы: строгий ритм фасадов, серая гряда арок и полуколонн. Прошлое обязывает быть основательным и серьезным: когда-то здесь стоял монастырь, в честь которого и был назван вокзал.
Но стоит зайти в зал ожидания, и понимаешь, что это здание — не просто памятник эпохе. И вовсе не такое грозное, как кажется при выходе из поезда. И что если бы у Португалии был семейный альбом, именно Сан-Бенту выполнял бы эту роль. И он охотно готов рассказать историю целой страны всякому, кто зайдет в зал ожидания, выложенный плитками азулежу. Говорят, художнику Жоржу Коласу потребовалось больше десяти лет, чтобы создать это бело-голубое море.
Вот монаршая чета Жуана Первого и Филиппы Ланкастерской прибывают в Порту; вот их сын, Дон Энрике Португальский, ведет войска на битву при Сеуте, которая положила начало португальской экспансии в Северной Африке. Вверху, над этими сценками, пролегает разноцветный поясок, посвященный тому, как вместе с развитием державы развивался и транспорт.
Читайте также:
