Маша Смольникова из тех, кого трудно с кем-то перепутать и невозможно забыть. Я увидела ее впервые несколько лет назад в образе странноватой девушки, мечтающей о велосипеде, в студенческом спектакле ГИТИСа «Вера и велосипед» Натальи и Геннадия Назаровых. Искушенный зритель во мне ликовал и аккуратно складывал воспоминания о нем в специальную коробочку с пометкой «Особенное».
С тех пор о том, что она ОСОБЕННАЯ узнала не только я — Маша получила «Золотую маску» за лучшую женскую роль ( спектакль «Ой… Поздняя любовь» в Школе Драматического Искусства), снялась у Федора Бондарчука в «Сталинграде» и совсем недавно сыграла главную роль в короткометражном фильме «Светлячок»… Но я по-прежнему частенько заглядываю в свою коробочку, чтобы посмотреть: как там моя Вера? И иду на спектакль снова, каждый раз неизменно наполняясь чем-то щемящим, прекрасным, и очень-очень важным.
17 марта в студии Seasons пройдет кино-квартирник с Машей Смольниковой. Билеты доступны здесь.
— А началось все с того, что у друзей моих преподавателей в ГИТИСе Натальи Вадимовны и Геннадия Геннадьевича Назаровых разорился антикварный магазин, и им предложили забрать чемодан со старинными фотографиями. Они, конечно, забрали их, потом очень долго рассматривали, а потом решили проверить на студентах — произведет ли на нас такое же впечатление этот калейдоскоп лиц, за которыми стоят разные судьбы.
Они принесли к нам на курс этот чемоданчик с фотографиями, и воцарилась такая же тишина. Все передавали по кругу эти карточки, долго рассматривали. И Назаровы сказали: «Давайте попробуем этих людей оживить. Пусть каждый возьмет одну фотографию и попробует через одежду, через то, как человек сидит, через его взгляд, настроившись на него, додумать себе этого человека, представить, кто он, кем работает, есть ли у него семья, как его имя. Точно, конечно, не попадете, но мы этого все-равно проверить не сможем.» Нам раздали фотографии, и я очень расстроилась: мне дали такую невыразительную , обыденную светловолосую девушку. Я сказала: «А можно я выберу другую?» — на что Наталья Вадимовна сказала — «Нет, делай вот эту». Ну что же, ладно, какая-то она неинтересная, но придется делать. Нашла в костюмерке ГИТИСа платье красное, не очень ей, конечно, оно подходило, но другого не было.
— Очень нетривиальный образ, в итоге, родился в этом красном платье… Из «какого сора»?
— Да, я взяла платье, сделала прическу, села в ГИТИСе около деканата, а там было зеркало такое большое, и стала сравнивать себя с ней. У меня плечи покатые, а у нее прямые — подняла плечи. У нее нижняя губа больше чем у меня, пришлось чуть увеличить губу, но тогда нижняя челюсть выдвинулась и стало невозможно нормально говорить. Попробовала поговорить и неожиданно получилось интересно. И эта манера говорить, вдруг, подсказала весь характер. Потом попыталась взгляд уловить. Потом подумала — как она ходит с такими плечами. Взяла туфли на каблучке и пошла гулять по коридору. Пока я гуляла там, меня никто не узнавал. Потом стала думать о характере, прописывать обстоятельства. У нас был такой вопросник, на который можно было опираться при работе, придумали, что она детдомовская, потом уже были этюды и появились другие персонажи.
— Спектакль вышел за пределы учебной аудитории и с аншлагами играется уже несколько лет, но каждый раз это новый спектакль, потому что это чистая импровизация и все слова роли придумываются вами на ходу. Почему вы остановились на такой форме — это же адская работа?
— Адская — это точно. Мы каждый раз боимся, трясемся : «Ой, сегодня «Вера», нет, только не это». Вообще, это был эксперимент. Наталья Владимировна нам рассказывала, что это была мечта Станиславского — создать такой спектакль, который каждый раз будет поворачиваться по-разному. Это нас, конечно, вдохновляло — осуществить мечту Станиславского. Есть, конечно, общая фабула, но текст всегда разный.
Конечно, в этом и опасность, потому что где-то он может вспыхнуть, а где-то и провиснуть. Кроме того, Назаровы нас ориентировали, что обязательно надо смотреть на настроение партнеров — «Ну, что-то он сегодня какой-то грустный, значит будем играть грустно» или «Она какая-то злая». Это очень большой душевный труд. Как на групповом сеансе психотерапии или у анонимных алкоголиков. Только в театре ты открываешься толпе — это вообще запредельный риск, запредельная степень доверия. Это то, чему нас учили Назаровы, они вообще уникальные люди и гениальные педагоги. Для меня то, что я попала к ним, — большой подарок в жизни. Сейчас все очень быстро и нетерпеливо, а они другие, это редкость.
— В твоих интервью я сталкивалась со словом «застенчивость». Но, зная траекторию твоей жизни, тебя трудно в ней заподозрить — ты, по-моему, достаточно настойчиво и бесстрашно идешь к цели?
— Да, конечно,у меня есть это качество. Застенчиваость тебе всегда говорит: «Да ладно, посиди спокойно, кому это вообще будет интересно, кому ты нужна». Ее сложно преодолеть. Но сейчас я стараюсь, чтобы был баланс все же.
— А как ты все-таки с таким робким характером и «в артистки»?
— Я два раза поступала на актерский факультет и не поступила, и тогда решила пойти учиться в Училище культуры у нас в Екатеринбурге. Туда было очень далеко добираться, я каждый день вставала в 6 утра и ехала на трамваях с пересадками на другой конец города. Но учиться мне там было сложно, потому что далеко не все туда пришли осознанно и хотели быть актерами, меня это очень удручало.
И вот, на Новый год я поехала к своим друзьям-актерам в Нижний Новгород. Мне так хотелось напитаться от них тем, что я так жаждала — ну хоть рядом постоять. И я приехала в гости, рассказала им все как есть, и они увидели, что я немного грущу, и сказали: «Ну, оставайся, раз тебе там так плохо, будешь у нас в театре работать». Их режиссер почему-то тоже ко мне очень благосклонно отнесся. Так я осталась работать в ТЮЗе. А потом приехал режиссер из Петербурга, он ставил «Ромео и Джульетту» и мне сказали — «Ну, попробуй».
— Ничего себе! Сразу Джульетту?
— Там пробы были. Было три претендентки. Были очень сложные репетиции. Бывали моменты, когда я чувствовала внутренний ступор и понимала, что я не могу сделать то, что просят и приходилось преодолевать себя.
— А как же ты с этим справилась?
— Просто в какой-то момент я говорю себе, что это надо делать и шагаю, тут никакие раздумья не помогут. Сомнения — это ужасно, я очень склонна к рефлексии.
— А как ты, в итоге, в ГИТИС попала — бросила театр?
— А мне этого очень не хватало, мне было это интересно, мне хотелось погрузиться в эту среду, смотреть на тех, кто талантлив, общаться с ними. Я мечтала поступить. На вступительном экзамене нужно было читать басню, а я их не очень любила и не понимала. А у меня была пластинка — «Тигренок, который говорит РРРР», и там был отрывок, в котором обезьянка смеется над улиткой, что она такая маленькая, бедненькая, а тигренок ей говорит — «Ай-ай-ай, не хорошо смеяться…» Вот я оттуда взяла отрывок, мне очень нравилось, как они говорят голосами характерными, я немного скопировала, привнесла свое и читала эту сказку.
— Видимо, именно с того момента ты и стала «специализироваться» на характерах, что большая редкость?
— Мне, вообще, это очень нравится, это еще в ГИТИСе так сложилось. Сейчас, к сожалению, у нас не очень распространено взять хорошего актера и дать ему роль, которая будет совершенно неожиданна для него, скорее, в Голливуде этого больше. У нас всегда в кино, например, под типажи подбирают актеров. Мне кажется, мы очень многое теряем из-за этого. Хотя, вот я играла у Эшпая в мини-сериале по Куприну и там как-раз удалось сделать характерную роль. Я действительно «специализируюсь» на характерных ролях, и в ГИТИСе сейчас тоже работаю как дополнительный педагог, в основном, занимаюсь со студентами характерами.
— В короткометражном фильме «Светлячок» у Натальи Назаровой ты тоже играешь девушку «со странностями».
— На все, что предлагает мне Назарова, я сразу соглашаюсь. Мне кажется, что надо иметь большую внутреннюю щедрость и мудрость, чтобы снять такое кино. Потому что когда сценарий написан жестко и в нем прописаны все детали, то не остается вот этого воздуха. Именно незнание того, что у нас может получиться — это божественно. Кино — оно вообще про то, чтобы запечатлеть момент случайности. В этом фильме, мне кажется, это удалось.
— А тебе нравится в кино сниматься?
— Кино — это, конечно, ежедневный экзамен, а театр — более домашний мир. Кино для меня — часть мечты , что-то из детства.
— Если у тебя свободный вечер, ты предпочтешь провести его дома или стремишься во внешний мир?
— Если есть силы, то я стремлюсь куда-то — пообщаться с друзьями. Даже если это не разговор, а ощущение физического тепла, для меня это очень важно.
