Дорога к Дионисию

Мы сидим на скамеечке напротив Святых врат, ведущих в Ферапонтов монастырь, и разговариваем с первым директором Музея фресок Дионисия Мариной Сергеевной Серебряковой. Разговор этот — разрешающая беседа перед встречей с Дионисием.


Ничего необычного в том, что я вместе со своим мужем появилась здесь в 1966 году, нет. Муж, художник, хотел здесь поселиться на время, у него был творческий заказ. На год мы приехали. Потом муж стал как-то в Москву собираться, а я уже устроилась работать в этот музей. И тут я поняла, что я в Москву… не поеду. Ну и так наши пути разошлись. Видите, вон там, первый у монастыря, дом с табличкой «Малая Ордынка, 23»? Это наш дом с моим московским адресом. Здесь вообще сама Москва — не просто ее часть, а завершение, вершина. Ферапонт — московский монах. Дионисий — московский иконописец. Ферапонт пришел откуда? Из Симонова монастыря, московского. Принял постриг на берегу Москвы-реки, в Симоновом монастыре, умер на берегу Москвы-реки, в Можайске, в Лужецком монастыре. Похоронили его у алтаря собора Рождества Богородицы, с северной стороны, сюда обращенного. А церковь преподобного Ферапонта — над малым пролетом Святых врат Ферапонтова монастыря,— она обращена на юг. Вот все эти 720 километров, которые связывают нас с Можайском через Москву, — это все радуга такая, огромный купол, освященный Ферапонтом. Может быть, вот он так освящает дорогу на север, по которой и пошли москвичи, и поехали в Ферапонтово.

«Пришел сюда Ферапонт, выбрал это место среди двух озер, чем-то оно ему приглянулось, что-то он почувствовал здесь»

А как здесь возник Музей фресок Дионисия?

Мы были частью Кирилловского музея, который в 1968 году получил статус историко-архитектурного художественного музея-заповедника. Но когда я сюда приехала, то увидела разрушенные монастырские стены, вход в музей стоил 10 копеек, фрески требовали реставрации. А в январе 1975 года вышло министерское распоряжение о том, что здесь будет филиал Кирилло-Белозерского музея — Музей фресок Дионисия.

Так вот я оказалась здесь первой сотрудницей, которая работала постоянно, и стала заведующей филиалом. Со мной было еще три сотрудника: Валентин Иванович и его жена Анастасия Ивановна Вьюшины — сторож и дворник музея (сейчас они покоятся у нас на кладбище), а также первый научный сотрудник — симпатичная девочка, приехавшая из Мурманска десятиклассница, которая выучила экскурсию наизусть (милая девушка с чудесным голосом, она соответствовала пасторальному впечатлению, которое возникает от монастыря). Валентин Иванович хоть и был родом из деревни Леушкино, но легко общался с академиками, искусствоведами, отлично мог сам провести экскурсию. Он был из потомков тех людей, которые здесь веками жили, очень независимых, — тех, кто составляет, как говорили раньше, семнадцатую республику. Ведь Вологодская область — это республика с особым своим характером. Вообще, люди здесь несут в себе необычайно громадные слои культурные. Конечно, многих людей забрала война в наших краях, очень многих забрали города, да и в наше время здесь нет работы. Может, и будут возвращаться люди в эти места, как когда-то в 60–70-е годы ХХ века сюда тянулись москвичи? Таких памятников, какие здесь, у нас, не найдете больше нигде. Мне, слава Богу, уже 72 года, а я все время глаза открываю. И каждый раз думаю: Боже мой, это же откуда? А это-то откуда? Как я не замечала этого столько-то лет?!

Марина Сергеевна за время нашего разговора перебирает имена, как драгоценные камни на нити, — служителей, хранителей, книжников, искусствоведов, реставраторов, помощников… Родословное древо Ферапонтова монастыря. Хотя и не схимники, и не монахи, не иконописцы, а все равно этому миру домашнему принадлежат все. И те, кто молился, и те, кто хранил. Кто сейчас проходит мимо нашей лавочки, где мы сидим и мирно беседуем, кто машет нам издалека рукой, приветствуя, как будто мы вчера расстались…

Сохранению храма Рождества Богородицы, расписанного в 1502 году Дионисием, мы обязаны многим-многим потрясающим людям. Кого-то из них уже нет на земле — Сергея Сергеевича Подъяпольского, Бориса Тимофеевича Сизова. Просто вот такой общей заинтересованности и реставраторов, и исследователей в сохранении памятника стенописи, какая есть у нас, нет нигде. Вот так с миру по нитке, с бору по сосенке — и вот Музей фресок Дионисия у нас существует.

Почему люди здесь остаются? Как Вы сами для себя это объясняете?

Что бы мы ни думали, как бы мы ни глядели, это монастырь. Пришел сюда Ферапонт, выбрал это место среди двух озер: чем-то оно ему приглянулось, что-то он почувствовал здесь. И люди, которые на этом холме молитвенно трудились, принимали ангельский образ и чья молитва от этого становилась явственнее, сильнее, — они все здесь. Свет, который они источают, действует на нас. И лежат-то их косточки, их мощи вот здесь. И мощь от них исходит.

Расскажите про школу Дионисия.

В 1998 году, к юбилею монастыря, мы создали сначала специальную программу, а потом и школу Дионисия. К нам можно приехать на однодневную программу, а можно на 10 дней, есть курс, рассчитанный на три года, после которого уже можно писать научный труд. В школу у нас и вологжане приходят, и со всей России приезжают люди — и студенты, и школьники. До 1990-х годов из Харькова, из Новосибирска были. Дорого это все теперь. Сейчас приезжают «штигличане» (студенты бывшего Училища Мухиной из Санкт-Петербурга), когда-то Строгановка приезжала. Я обычно провожу занятия по последовательному вхождению в собор, ведь собор — это шифр, это иероглифы, как пирамиды. Вот здесь с этой точки, сидя на лавочке, например, мы разгадываем с учениками, почему у нас двойные Святые врата?

А почему?

Все очень просто: одни ворота — праздничные, а другие — обыденные, монашеские. Это сказка такая. Это уникальное, неповторимое место. Здесь чудеса случаются.

Вот вы говорите о чудесах. С каким чудом Вы столкнулись здесь?

Чудо в соборе приходит, через росписи Дионисия. Дионисий в переводе с греческого, с архаического — «рожденный Богом». Это как бы Богом данное. Но главное, когда вы находитесь внутри, — вы в объемную икону входите. Сейчас развивают такое научное направление — иеротопию. Сам монастырь — это икона в пространстве. Собор — это икона в объеме. Вы входите, смотрите на купол и понимаете, что вы в каком-то рефракторе находитесь, в фокусе лучей. И вы, как живая система, начинаете на это реагировать. Вот мне кажется, это и есть чудо. Это сохранилось почему-то именно здесь, у Дионисия, в глуши, вдалеке. И вы понимаете, что, оказывается, не тряпки, не еда, не кровля какая-то над головой — нет, не это важно, а то, что вы дышите свободно.

И если говорить о видениях чудесных, то это северное сияние 17 марта 2015 года. Не приходилось вам видеть в Москве? И вот побежали мы с внуком, которому пять лет, его смотреть. Как будто прожектора белые отовсюду в одной точке неба сошлись. И вдруг видим — орел полетел. В сторону Москвы. Потом ангел. Или, может быть, сначала ангел, а потом орел — я уже подзабыла. И я жду. Понятно ведь, что это символы евангелистов. Правда, Телец и Лев не появились. И мы все это видели. И другие люди в Ферапонтове тоже видели. Потом прошлись в другую сторону, чтобы посмотреть вокруг. И всюду небо подсвечено. Сын с внуком ушли, а я все-таки думаю: нет, останусь. И тут смотрю — вот над этим местом появляется темный фон, как портал, и там фигура светлая — Богородица в Деисусе. Ее ни с кем не спутаешь: силуэт очень четкий в поклоне. И кланяется она в ту сторону, куда собирались все эти столпы. В этом было чудесное что-то. Богородица с нами, и вот она отмаливает грехи наши.

Материал обновлен: 01-05-2016