Индейское лето. Мириам Сехон

Мириам Сехон с пяти лет жила с родителями в бродячем театре и исколесила всю Европу. До 11 лет не знала, что ее имя Мириам: все называли ее Машей. Потом окончила ГИТИС и почти 10 лет играла в театре Сергея Женовача. Параллельно создавала музыкальные группы: ВИА «Татьяна», Race to Space и Voice Memo. Пела в Green Point Orchestra. С «Татьяной» открывала Неделю моды в Милане, многие международные кинофестивали. Еще Мириам любит вязать, готовить, отовсюду всем везет подарки. Всегда неожиданна, легка и даже летуча. Ей интересно все. У нее сумка в виде лейки, а на головекудри, кудри, кудри.


На осеннем фестивале Seasons of life Мириам вместе Валерией Коган, пианисткой и аранжировщиком ВИА «Татьяна», споют свои любимые джазовые баллады. Полную музыкальную программу можно посмотреть здесь.

Помнишь свои первые впечатления от Америки? Буквально первые дни?

Я первый раз оказалась в Америке, когда мне было 12 лет. Там жили моя молочная сестра с молочной мамой. Помню, когда вот я прилетела в Лос-Анджелес, было очень тепло. Сестра занималась теннисом, поэтому мы вставали в шесть утра и ехали к семи на корт и уже в девять утра были дома, потому что начиналась адская жара. Помню, что Аля слушала какое-то очень крутое радио, и я записывала с него на аудиокассеты R.E.M., Foo Fighters, Smashing Pumpkins. Уже в осознанном возрасте я была в Америке на гастролях с «СТИ». Мы играли на Манхэттене, в Центре искусств Михаила Барышникова, который нас и позвал. Я очень долго хотела в Нью-Йорк. Более того, я с шести лет веду дневник (и это, кстати, одна из вещей, которую я пытаюсь привить дочке). Когда я уехала жить с родителями в бродячем театре, у нас там была своя школа. И ведение дневника было один из предметов. Мы приходили в класс и заполняли дневник, но писали не то, что нам задано и какие будут уроки, а что-то типа: «Вчера мы приехали в Мадрид, видели в музее Веласкеса». У меня сохранились почти все эти дневники. И главное, сохранилась привычка писать их. Иногда я покупаю именные блокноты. Это значит, что на нем написано, например, «Берлин» и внутри карта города и какие-то картинки. И вот тогда у меня был дневник «Нью-Йорк». И я была уверена, что, раз у меня такой дневник, я попаду в этом году в Америку. Так и случилось.

Мне все говорили: «Нью-Йорк — это твой город! Как ты до сих пор в нем не была?!»

И вот мы прилетаем в этот Нью-Йорк, живем в самом центре Манхэттена, завтракаем в милых кафешках, ходим в Metropolitan, но, как у Гришковца, я ничего не чувствую — ничего. В Центре Барышникова со мной познакомился человек, который писал сценарии для танцев. И как-то он меня позвал погулять-показать город. И вот уже вечереет, и он предлагает поужинать. Мы заходим на какую-то улочку, где куча маленьких кафе, в каждое — очередь, на улицах столы. И мы тоже садимся, заказываем вина. И через час я понимаю: «Я — в Нью-Йорке!»

Для русского, кстати, очень непривычно, что с тобой вдруг начинают везде здороваться и спрашивают, как у тебя дела. И ты сначала думаешь: фу, как же это все фальшиво, зачем все это нужно? Но потом к этому очень привыкаешь и понимаешь, что, если прохожему что-то в тебе понравилось, он об этом скажет: «На тебе потрясающе сидят эти джинсы!» Или: «Вы так классно выглядите сегодня!» Мне тоже очень часто хочется говорить об этом незнакомым людям, так что давайте говорить друг другу комплименты!

А что вообще для тебя Америка? Самые главные ее символы?

Для меня это золотой век синематографа. Это фантастический красивый английский акцент (mid‑atlantic — так, кажется, он называется), на котором говорят в старых американских фильмах. Это Чарли Чаплин, Хамфри Богарт, Мэрилин Монро, мюзиклы. И Фолкнер, и Фицджеральд — я очень люблю эту литературу.

У меня нет «романтической идеи» Америки, но у американцев она, конечно, есть, так как это страна переселенцев, и это очень мощная штука.

Мой папа, например, эмигрировал пять раз. Нужно обладать огромной силой воли, чтобы начать все заново. И если нет мечты, идеи, что мы построим новый мир, этого и не будет.

А в тебе этот дух переселенцев, бродячего театра жив? Он в крови?

Я очень инертна в этом смысле, хотя бродячее детство во мне, конечно, есть. И я безумно люблю путешествовать и больше всего люблю ездить одна. Чтобы никого не ждать, быть в своем темпе, знакомиться с людьми, жить жизнью незнакомого города. Но сейчас мне нравится ездить с семьей и показывать дочке места детства. Бывают очень-очень трогательные моменты.

А как возникла идея джазового концерта для осеннего фестиваля?

Давным-давно я училась у Сергея Казарновского в Класс-центре. А это не только театральная, но и музыкальная школа, и мы много занимались джазом, которым, конечно, пропитана вся Америка. Blues Brothers — фильм, на котором я выросла. Отис Реддинг, Арета Франклин, Стиви Уандер, Рэй Чарльз… И я очень люблю джазовые баллады. Есть, конечно, стандарты, которые знают все. Есть и импровизация.

Чтобы импровизировать, нужно быть не только музыкантом с хорошим слухом — нужно еще быть очень свободным и раскрепощенным.

И я над этим работаю, так как часто и многого стесняюсь. Мне кажется, джаз — это обязательная школа не только для музыкантов, но и для артистов. Можно, конечно, и серьезно заниматься, но для меня сейчас это некая игра в джаз. Хочется спеть в длинном черном платье под оркестр песни, которые люблю и которые, как мне кажется, чувствую.