Интервью: Ирина Костарева
Накануне Дня всех влюбленных перечитываем интервью со скульптором Татьяной Бродач. Ее пластилиновые люди откровенные и беззащитные. Чем бы они ни занимались (кто-то спит, кто-то целуется, кто-то греется под солнцем — голый или в новом купальнике), рассказывают об одном — неутолимой потребности в любви.
Архитектор и скульптор Татьяна Бродач родилась в Москве, в 1994 году поступила в МАРХИ, но на пятом курсе уехала в Милан — учиться в Политехническом университете. Много лет она жила на два города: успела поработать архитектором в Милане, в известном бюро Gregotti Ass, и снова в Москве. А в 2013 году вдруг начала лепить из пластилина, чего никогда не делала в детстве, и скоро поняла, что это всерьез — даже отучилась на скульптора в престижной Академии художеств Брера.
Сейчас пластилиновые люди Бродач выставляются в галереях Парижа, Милана и Рима и мелькают в модных журналах — обнаженные любовники из пластилина украсили обложку бразильского номера Harper’s Bazaar Art, а в российском Vogue они демонстрировали новую коллекцию купальников.
Каждая ваша скульптура — это эмоция, состояние. Расскажите, как вы работаете, есть ли предварительные наброски?
Нет, я не делаю эскизы — просто беру пластилин и начинаю лепить. Первым делом я нащупываю позу, жест, движение и только потом начинаю персонифицировать фигуру — делать ее мужчиной или женщиной, лепить руки, ноги и все остальное. Я никогда заранее не знаю, что получится. За исключением некоторых редких случаев, когда есть проект, диктующий характеристики фигур: их позы, пол, размер.
Кто ваш лирический герой, он похож на вас?
Мой лирический герой — это, скорее всего, я сама, но спокойная, уравновешенная, свободная. Такая, какой я хотела бы быть и, наверное, никогда не стану.
На ваших персонажей смотришь, будто подсматриваешь интимное и личное — как вы думаете, им важен зритель?
«Интимное» — слово, которое наиболее точно описывает мою работу. Мои герои — без одежды, без социума, сами по себе, в одиночестве. Они думают, мечтают, любят, а иногда — боятся, грустят, страдают. Мне как любому художнику, конечно, важен зритель: я завишу от реакций, от поощрения, от оценки. А вот им (поскольку они — это мой недостижимый идеал) зритель не нужен, они действительно свободны.
Художник Маурицио Каттелан придумал к вашей работе хэштег #loveisaverb. Но он итальянец, а в русской культуре, как известно, «любовь как акт лишена глагола». Для вас любовь — это эмоция или действие?
Любовь — это, конечно, действие. Любить это значит думать, разговаривать, обнимать, целовать, заниматься любовью. Любовь заставляет гормоны работать. Любовь успокаивает или возбуждает нервную систему. Любовь создает саму жизнь.
Откровенность в искусстве важна?
Если под откровенностью предполагается нагота, то нет, не важно. Нагота — это только язык, краска. Но если речь не об этом, а об откровенности в широком смысле, то безусловно! Искусство не может не быть откровенным. В этом его суть. Искусство — это правда.
Ваши персонажи, как правило, обнажены. В этой обнаженности — и беззащитность, и любование красотой человеческого тела. Для вас красивое тело это какое?
Нагота для меня — это олицетворение правды, честности, уязвимости и силы. Мои герои стараются быть честными прежде всего с самими собой. Не прячась за одеждой, не ища отговорок и компромиссов. Они хотят (я хочу) принять себя — со всеми слабостями, недостатками, полюбить себя здесь и сейчас. И тут речь идет не столько о красоте тела, сколько о красоте свободы.
Если говорить о моих моделях, конечно, у меня есть свои предпочтения. Мужская красота — это красота атлета, охотника. Наверное, я строже выбираю моделей мужчин. Люблю красивые пропорциональные тела, скорее сухие, чем мускулистые. Женщины мне нравятся совсем разные: худые и полные, спортивные и не очень. Я люблю, когда в теле есть драма, контраст, например, пышные бедра и тонкая щиколотка. Люблю, когда видны кости на худых телах.
Сейчас много говорят о том, как важно научиться себя принимать. Что это значит для вас?
Это трудный вопрос, и я пока сама для себя не нашла на него ответ.
Мне часто сложно принять и полюбить себя, поэтому я делаю это с пластилином. Мои персонажи спокойнее, чем я, они не нервничают по пустякам, они не торопятся, они остановились, они рефлексируют.
Они полны достоинства, они любят себя и того, кто рядом. Я леплю их, смотрю на фотографии с ними и понимаю, что вот он — идеал, к которому стоит стремиться.
Пластилин — очень честный и быстрый материал: он хранит все отпечатки, прикосновения. И вместе с тем это такая история из детства. А могли бы ваши работы существовать в другом материале?
Да, именно этим мне и нравится пластилин: он быстрый и дает возможность рассказывать истории. Фигуры в пластилине дышат, меняют позы, играют разные роли. Для меня они актеры. Но я работала и с другими материалами: бронзой, стеклом, гипсом, глиной. В глине еще больше скорости, и она мне тоже очень нравится, но глина застывает и… затвердевает — момент увековечен и мертв. С пластилином все иначе: всегда можно что-то изменить, исправить или испортить. Как в жизни.
А как хранятся ваши пластилиновые люди? Они же мягкие — как человек.
Они живут в love light boxes. Защищенные от пыли и механических повреждений.
Не было ли у вас идеи снять пластилиновый фильм с вашими героями? Мне кажется, вышло бы здорово!
Можно было бы когда-нибудь и фильм снять. Пока я делаю короткие анимации — называю их видеопортретами. Частью моей выставки Love is a Verb в парижской галерее Transatlantique была пятиминутная анимация со всеми героями инсталляции.
Читайте также:
