Текст: Ольга Сергеева
Фото: Мария Ларина
Иди по аллее следом за двухсотлетними дубами — не ошибешься. Они приведут к саду, где с весны до осени живет красивая женщина, окруженная богами, героями, духами, животными и птицами, сделанными из всего, что попадало в руки ее мужу, Анатолию Власову. Он ушел, а она осталась. Такой был уговор.
Последние дубы этой аллеи как охранники стоят на входе в сад. На одном из них мужская и женская фигуры. Адам и Ева. Толя и Галя — они друг друга называли так. Его уже четыре года нет, но он везде, окружает любовью свою Галю, как раньше.
Никто, к сожалению, уже не расскажет про замысел и жителей этого сада искусств в небольшой деревне неподалеку от Пушкинских Гор. Но здесь происходит то, ради чего мы идем, едем, летим на выставки, биеннале, в лучшие музеи мира, — разговор с произведением искусства, во время которого ты чувствуешь и глубину, и высоту, и безграничность. Работы начинают звучать тихо, потом громче и громче, а потом начинаешь звучать ты сам.
Им было по пятьдесят лет, когда они встретились. Галина из Ленинграда, Анатолий — москвич. У каждого семья, взрослые дети, работа, друзья, прошлое. «Я поняла, что может быть мужчина, и больше никто не нужен. Он так сумел меня приютить. Я здесь хожу гулять на озеро каждое утро, разговорюсь иногда с мужиками, говорю им: любите жен, любите».
Галина ждет нас возле яблони, за ветви которой зацеплена леска, и на ней качается тоненькая занавеска. Ныряем под нее — бахрома легонько касается лба, будто рука. Чудеса начинаются. Вот стоит белый мазаный дом, здесь и жили хозяева. Глазастый дом, с характером. Рядом бывший хлев — домик поменьше, тоже расписанный Анатолием. Архаичные сюжеты снаружи, лопаты, грабли, ведра и другой садовый скарб — внутри. К египетским фигурам, пишущим что-то на папирусе, прислоняются доверчивые флоксы. К африканским маскам тянется малина. Жук, похожий на синего скарабея, застыл рядом с аккуратными капустными грядками.
Этот дом и сад они купили почти тридцать лет назад. Денег хватило только-только, перестраивать уже ничего не стали — в старом доме все так, как было при Анатолии. Один бок русской печки он расписал африканскими масками, а на другом зацвели маки. Шафрановые стены, головы, вырезанные из упавших стволов деревьев, кровать, стол, пара кресел, занавески на небольших окошках с наивным переплетом. Стены, двери, банька, лужайка за домом, грядки, тропинки, деревья на границе участка — искусство везде.
Расспрашиваем Галину про разные объекты. «Я ничего у него не спрашивала, он был постоянно занят, делал все очень быстро. А вечером мы садились перед домом за стол, как принято во Франции, вино сухое, ужин. И вот так сидели. Но вот здесь, под окном, он как-то снял дерн, вырезал крест в рост человека, залил цементом, разделся донага и лег. Получился отпечаток. На- звал “Человек спустился с неба”. Я потом все это закрыла землей, когда он умер. Получилось, что Толя здесь похоронен».
Тема смерти была для него Темой. Он даже проводил первые в России Death Cafe. Анатолий много лет болел и, когда стало понятно, что болезнь не победить, принял решение об эвтаназии. Год вел переписку со швейцарской клиникой — и сделал то, что задумал. Уехал туда, простившись с Галиной, и уже не вернулся; его прах покоится во Франции, где живет сын.
В сказке мы следим за судьбой героя, который уходит в дорогу, но кто-то всегда остается дома.
Когда Анатолия не стало, здесь появился небольшой третий домик, теперь Галина живет в нем. А тот первый, с большими глазами и бородой из травы, — это как будто Толя. Он везде: и деревянный Икар с черепичными крыльями, и Будда из кирпичей и цемента, и бык с рогами-велосипедным рулем, и лик божества, сделанный то ли из таза, то ли из жестяной крышки. «Вот эта розочка возле крыльца — это Толя. Я так и говорю каждое утро, когда выхожу из дома: Толя, расти».
Мы приходим к Галине трижды, как и положено в сказках. Каждый раз пьем кофе, угощаемся местным медом, погружаемся в разговорах все глубже и глубже, слушая истории об их встрече, жизни и путешествиях, о детстве Галины, проведенном в Латвии, о философском кафе, которое Анатолий открыл в Петербурге в начале двухтысячных, привезя идею из Парижа.
Каждый раз что-то уносим с собой: яблоки, грибы, ощущение чуда, веру в то, что может быть и такая любовь, когда встречаются земля и небо. Когда можно сажать поля картошки, превратиться в крестьянку (так Галина говорит о себе), научиться всему, что требует от человека жизнь в деревне. И одновременно — сделать искусство по-настоящему частью бытия.
На третий день Галина берет с полки небольшую картину, переворачивает ее
и говорит: вот здесь стихотворение, которое Толя написал мне. И читает. Не надевая очков, красивым и ясным своим голосом.
БАЛЛАДА О ТОМ, ЧЕГО Я НЕ ЗНАЛ
Написано для Гали
Я не знал, что это зайдет так близко,
не оповещая нас о своем приближении.
Потому что на улицах, где идут независимо
и поспешно люди, трудно предположить,
что двое могут остановиться.
Я не знал, что, глядя на тебя, стоящую в центре
большого зала, с руками в карманах черных брюк,
я как будто увижу картину в раме большой и белой.
Потому что дни нашей жизни текут, как быстрый ручей
по долине, и только в редкой излучине можно увидеть
прозрачное отраженье деревьев и неба.
Я не знал, что когда ты стоишь ко мне спиною,
то мы продолжаем говорить друг с другом
взволнованно и быстро, и слова при этом
избыточны и не нужны.
Потому что по опыту знаем, что привлечь вниманье
другого к тому, что, казалось, важно обоим,
не всегда заканчивается успешно.
Я не знал, что, когда за воротником рубашки
я вижу твое близкое тело,
очарованье и удивленье представят мне всю картину
твоей жизни и позволят быть в ней раньше.
Потому что то, что в ней было раньше,
тянется длинным следом за каждым и вызывает
робость, что трудно войти в жизнь другого.
Я не знал, что когда я найду в кармане значок,
подаренный в шутку тобою, то надпись на нем
«20 лет Октябрьской железной дороги»
будет как запись в книге актов о двадцати
долгих годах непрожитой рядом жизни.
Потому что в фантазии можно сделать все по-другому,
как барон Мюнхгаузен, переставить местами конец и начало
или остановиться в бесконечном предчувствии и ожиданьи.
Апрель, 1987
Читайте также:
