Текст: Мари Губиева, Анастасия Рыжкова
Иллюстрации: Ольга Кульма-Назаренко
В нашем проекте — пять героев, которые в один день решились и изменили свой привычный мир. Открыли собственное дело, уехали из родного города, оставили парикмахерские ножницы ради сцены и гончарного круга, взяли рубанок и овладели столярным мастерством. Поговорили с ними о том, как не бояться перемен, слышать себя и не считать свои мечты глупыми.
Анна Масловская
По работе у меня всегда было много путешествий. В них я изучала местных дизайнеров одежды и украшений и искала похожее на картинки из моих фантазий об идеальном дизайне. Я придумала тонкие золотые колечки и везде, где бывала, искала именно их, но никак не находила.
Мой друг Ичиен, армянин с китайским именем, — ювелир. Пока я искала свои тонкие колечки, втайне мечтала попроситься к нему в мастерскую, но не решалась — боялась быть обузой. Меня измотали поиски несбыточного идеала, и как-то вечером я написала ему: «Ичиен, можешь мне сделать пару колец?» Он ответил: «Приходи завтра, обсудим».
Мы встретились, я показала ему эскизы, он засмеялся и говорит: «Ань, я не буду это делать, ты придешь и сделаешь сама. Я тебе все покажу». Я была невероятно счастлива, ведь хотела именно так. Я стала приходить в его мастерскую после работы, иногда на все выходные. По вечерам мы сидели до половины первого, чтобы успеть на метро. Так я провела полтора года.
Параллельно с этим моя подруга Света Ефремова открывала магазин «Сахарок» и попросила у меня десять колец на реализацию. Она их продала, пришли деньги. Я снова купила золота, на этот раз чуть больше, снова сделала и отдала ей кольца, она снова их продала. Тогда самой у меня ничего не получалось продавать, только если друзьям. Даже не знаю, как бы все сложилось без помощи подруги, ведь я постоянно думала, что вокруг столько дизайнеров — зачем еще что-то создавать.
Весной 2019 года я сделала свой сайт, в августе того же года открыла небольшой шоурум. Было понятно, что любимое дело растет и требует меня всю, этому было невозможно сопротивляться. Но уходить с работы было страшно, в первую очередь из-за непостоянного заработка — за все годы я ни разу не взяла деньги из ювелирного дела, все вкладывала. Тогда умный друг дал мне совет: «Попробуй сначала жить на заработанное от украшений, как тест, и потом уже уходи». Я начала ежемесячно выделять себе сумму на зарплату — и к концу года она сравнялась с редакционной.
Я совмещала ювелирное дело с работой в редакции пять лет. Воспринимала его как очень серьезное хобби, практически сбегала туда — в тяжелое время меня это очень поддержало. Помогла решиться уйти с работы встреча с моим гуру, чьи учения и лекции были воздухом все эти годы. Это была не первая наша встреча, но именно тогда он посмотрел прямо мне в глаза — и вся жизнь перевернулась. Я поняла, что это был зов, который я услышала еще очень давно, но никак не могла принять. Спустя три месяца после этой встречи, в декабре, ушла из редакции и начала заниматься ювелиркой серьезно. Тогда я поняла, что бояться потери статуса или путешествий, думать, что у тебя есть влияние и что тебя знает вся Россия и вся ресторанная сфера, это фейк. Все любили не меня, а мою должность. Бояться перемен ради таких вещей — иллюзия.
Человеку, который не особо верит Богу, пространству и миру, сделать первый шаг крайне тяжело. Поэтому часто люди дожидаются, пока внешние обстоятельства подтолкнут к изменениям. Но есть такая фраза: «Внутренняя дисциплина отменяет внешнюю».
Амбарцум Кабанян
Вопрос «Зачем тебе это, Амбарцум?» я слышу чуть ли не каждый день. Да блин, хочется мне. Людей с желанием на самом деле очень мало. А вот однажды мне уже ничего не хотелось. Мне было 22 года, я работал парикмахером в Сочи, зарабатывал деньги, у меня были свои клиенты — состоявшийся человек, короче. Но очень скоро превратился в амебу, которая приходит вечером домой и ничего не хочет. А, честно говоря, я хотел быть звездой. И решил, что буду поступать в ГИТИС.
Я придумал себе историю, что меня кто-то зовет и ждет. Мама мне кричала: «Кто тебя зовет? Кому ты нужен?» А я ей: «Мам, да, меня зовут! Зовут!» — и очень сильно верил в это.
Я приехал, стал поступать к Каменьковичу в ГИТИС. Чего мне только не говорили! Что ничего, кроме внешности, у меня нет, что быть мне бедным артистом и что вместо языка у меня, простите, свинина. А я им в ответ: «Я пришел сюда учиться. Если бы я все умел, я бы, наверное, сюда не пришел». Никогда нельзя бояться желать. Я поступил на платное, сам оплачивал свою учебу, работал на всех каникулах.
Через год худрук говорит: «Амбарцум, давай ты уйдешь, ничего не получается. Не получается даже перевести тебя на бесплатное». — «Ничего страшного, я поеду домой сейчас и заработаю». Мне было обидно, я плакал. Но ни разу я не подумал о том, что их «нет» может означать реальное «нет». Я приехал домой после первого курса, мама говорит: «Ну что, все? Ты приехал домой? Больше не поедешь?» После второго курса возвращаюсь домой: «Ну что? Все, да? Ты наигрался?» Я говорил ей: «Мама, я переехал в Москву».
Сейчас я — актер Мастерской Петра Фоменко. Играю только там, любимое место. И каждый раз, стоя на сцене, слушая овации, маленький мальчик из Абхазии внутри меня, Амбарцумчик, сидит в шоковом состоянии: «Где я? Чувак, ты меня куда привел?» — «Да я и сам не знаю, но куда-то идем».
Потом в жизнь пришла керамика — в отпуске в Италии я влюбился в сицилийские вазы. Купить и привезти их с собой не смог, поэтому по возвращении решил слепить себе похожие. Нашел керамическую мастерскую, договорился там с хозяйкой, показываю ей референс. Она мне говорит: «У вас не получится». — «Дорогая моя, мы уже прошли эти медные трубы. Показывайте, что нужно делать». Так начался роман с глиной, я купил ее домой и лепил дома. Потом устал от вечной грязи, захотел свою мастерскую. Это тоже было страшно: аренда — а что, если я не продам вазу, и придется брать деньги из зарплаты? А на что жить тогда? Меня поддержал друг, и так мы вместе сняли небольшую студию в особняке в центре города — живем, лепим.
Есть эта тема: мол, про свои желания нельзя рассказывать. Нужно! Обязательно, потому что найдутся люди, которые тебе помогут. Как-то я приехал домой и сказал тете, что хочу детские платья шить. Она: «Да сколько ты можешь про это говорить? Сделай уже». Потом в Москве мне помогли найти все материалы и портных. Многие говорили: не мужское это дело. Хотя все самые знаменитые кутюрье кто? А тут Амбарцум шьет… Сейчас я еще сам шью лонгсливы. А еще мечтаю делать ювелирку — обожаю кольца.
Люди легко могут спустить тебя на землю даже одним случайным вопросом. Я каждый раз думаю: они правда, что ли, не понимают, зачем я это делаю? При чем тут деньги? Я это делаю, потому что мне хочется делать! Просто любишь и работаешь. Мне никто никогда не говорил: «А может быть, ты возьмешь и сделаешь? А мы тебя поддержим». Нет. У меня все спрашивают: «А что ты еще сделаешь?»
Менять что-то всегда очень страшно. Но когда я бросал парикмахерское дело и ехал в Москву поступать в театральный, в никуда, мне уже не было страшно: чтобы отрикошетить наверх, нужно упасть на самое дно.
Нина Синицына
Лет до 30 я словно выполняла стандартные социальные требования: получить высшее образование, пойти на хорошую работу, двигаться по карьерной лестнице, взять первую ипотеку, закрыть ее. Окончила экономический факультет МГУ, попала на стажировку в Ernst & Young и осталась в компании на пять лет. В 26 стала руководителем финансового отдела Adidas, потом HR-директором. Уходила в свой бизнес с поста вице-президента по логистике.
Первым за мечтой пошел мой муж — из офиса в море, из финансового руководителя в капитаны. Тогда карьерная гонка стала казаться мне все более бессмысленной. Я поняла, что в жизни не обязательно выбирать один путь и идти по нему. Словно я прошла уровень игры и была готова двигаться дальше.
Из-за желания свободы и мечты попробовать создать что-то новое я присоединилась к яхтенному бизнесу мужа. В «Дружеской регате» мы делали семейные путешествия по Турции, Франции, Италии, Норвегии, Исландии, Французской Полинезии, Карибам. Вместе с нами ходили вожатые, взрослые и дети учились управлять яхтой — так у каждого было личное и семейное время. Перед пандемией у нас были проданы смены до сентября, поэтому, когда границы закрыли, нам пришлось отдавать деньги и срочно придумывать новый бизнес в России. Мы сделали несколько парусных смен на острове в Тверской области — гостям формат зашел, но не хватило комфорта на природе. Тогда я буквально загуглила: «палатка, туалет, комфорт», и так появилась мечта о создании глэмпинга.
Летом 2021 года я с партнерами открыла «Точку Немо» в Ярославской области. Ночевала в палатке, разбиралась во всех деталях строительства, проведения коммуникаций, набора персонала, а после вечеринки в честь открытия перемыла всю посуду, так как мы забыли вызвать посудомойщика. В 2023 году в нашу группу вошел глэмпинг «Аномалия» в Тульской области. Сейчас планируем открыть еще три места в Нижегородской, Калужской и Астраханской областях, объединив их яхтенными маршрутами. Когда ты вице-президент, у тебя очень высокий уровень свободы, но ты все равно винтик в большой структуре. Именно предпринимательство научило меня и бережливости, и расчетливости. Однако мне хотелось создавать что-то без рамок и ограничений.
Многие люди (и это я очень хорошо поняла на своем примере), следуя зову, мечтая создать что-то новое, пренебрегают планированием, расчетом, исследованиями. Мало просто создать что-то красивое. Для того чтобы к тебе пришло признание в виде денег, продукт нужно осмыслить, упаковать, понять, кому он нужен, найти этих людей. Как с глэмпингами. Для многих это такая воздушная картинка: я построю красивые домики, буду рядом жить, сам готовить и убирать. С такими людьми бизнес абсолютно безжалостен, и нужно либо возвращаться в найм, либо быстро учиться, обрастая толстой шкурой. Иногда меня спрашивают, не жалею ли я об уходе из корпорации. Я отвечаю, что нет. Хоть это и не всегда просто, предпринимательство дарит мне больше счастья.
Жизнь одна, и лучше попробовать и ошибиться, чем не пробовать вовсе. Если идея превращается в мечту, то надо дать ей реализоваться. Не спешить, погрузиться, узнать детали, сделать несколько шагов навстречу, побыть в профильном сообществе, узнать о нюансах, а потом начать делать. Я за то, чтобы пробовать и делать шаги к своей мечте, но делать это с открытыми глазами.
О жизненном пути художника и скульптора Моти Фридмана в нашем материале — «Свет изнутри».
Нина Дашевская
В школе у меня было две тройки — по труду и черчению. И с детства я знала: есть вещи, которые я умею делать хорошо, но это точно не работа руками. Я любила математику и читать, а самое страшное слово для меня было «аккуратность». Каким чудом меня научили играть на скрипке — не знаю. Видимо, тут руки сами подстраивались под уши и как-то выгребали. Но все остальное, что я делала руками, выходило то кривоватым, то слегка подгоревшим, а то и просто разваливалось.
Скрипка стала моей профессией. Потом оказалось, что я еще и пишу. И это главное мое дело, а самая первая моя книга была про скрипичного мастера. И потом тема ремесла, мастерства в самом первоначальном смысле — умения делать что-то руками — всегда была где-то рядом. Как и понимание, что я-то точно не для этого. У меня такое никогда не получится.
Работа с деревом всегда казалась мне чем-то волшебным. Музыкантам часто приходится ремонтировать инструмент, и я тоже ходила к мастеру. Это, конечно, завораживающая работа: есть только человек, инструменты, дерево — и вот из-под рук выходит скрипка или виолончель. Потом случился карантин, когда все мы несколько ошалели от онлайнов и особенно стали ценить ручную работу (очень мне помогла тогда музыка — как и многим музыкантам: хоть что-то ты делаешь реально руками).
Все сильнее я стала понимать, что очень хочу научиться работать именно с деревом. Начала трогать все деревянное, резать что-то ножом из плавника — деревяшек, вынесенных морем на берег. И тут я прочла статью про Дашу Литвак — человека как будто из моей, литературно-художественной, среды. Она стала столяром, у нее все получилось. Удивительно, но почти в тот же день мы с Дашей и познакомились. И она сказала: «Если хочешь, то не надо рассказывать, как ты хочешь и как у тебя не получится. Просто бери и делай. Только не иди на курсы типа “столярка в два дня”, это ничего не даст. Записывайся в школу».
И я действительно пошла в столярную школу «Рубанков». Причем поначалу ждала, что меня научат немного пилить и строгать. Однако я сразу попала в школу высокого искусства.
Решиться было непросто: это серьезная учеба, три дня в неделю по три часа четыре месяца. Казалось — невозможно найти столько времени! Мне повезло и с мастером (учил нас Сергей Александрович Клейн), и с группой. Мы же редко выходим из своих «пузырей». Привычный круг моего общения — писательско-преподавательский, иногда музыкальный. А люди со столярного курса совсем другие, при этом очень разные. Программисты, инженеры, работник таможенной службы, дизайнер, художник, повар. Что могло быть у нас общего? Тем более сейчас, когда людей так легко разделить и так трудно объединить. Однако через месяц «непонятные чужие люди» превратились в сокурсников. И атмосфера постоянной доброжелательной поддержки — когда ты можешь что-то спросить, подсмотреть, увидеть чужие ошибки и оценить чужие озарения — оказалась очень важной.
Уровень на курсе был очень разный. Кто-то уже с опытом работы сразу делал все очень точно. Кто-то — эмм… вроде меня, с тройкой по труду. Вернее, «вроде меня» была только я. И это оказался тоже невероятно важный опыт — «я хуже всех». И я, взрослый человек, который «все понимает», как-то довольно болезненно это перенесла. (А как же это переживают дети? Только сейчас до меня дошло, как тяжело быть ребенком, который «самый последний». Кажется, всем взрослым, которые работают с детьми, такой опыт будет полезен.)
Был и день экзистенциального кризиса. Когда мы делали первое соединение, и у соседа щель между деталями была толщиной с лист бумаги, а у меня чуть ли не в палец. И тут у меня возникло подозрение, что «мне не дано, я никогда не смогу». Даже показать свою работу учителю не смогла.
…И тут Сергей Александрович мне сказал, что запрещает использовать слово «косорукость». Что он мне дает алгоритм, и я просто ему следую. И если я все делаю правильно, то рано или поздно станет лучше. И даже хорошо. А косорукость тут ни при чем, просто нет такого слова. «Забудьте!»
В привычном мне мире гуманитариев мы любили заранее поговорить о том, какие мы неудачники (и да, получить поддержку — это всем очень нужно). В ремесле же все просто. Ты берешь и делаешь, испортил — исправляешь. И это был мой первый челлендж в плане «работы над собой». Не ныть, даже если совсем не получается. Тем более что «совсем ничего» не могло быть. Вот ты распилил. Да, твой распил оказался на пять миллиметров мимо цели. Это ужасно. Но ты распилил же! …А в следующий раз будет три миллиметра, и потом еще ближе, и еще… Идеально не будет. Да и не надо: дерево — живой материал, и тут главное дойти до той погрешности, которая допустима.
К моему удивлению оказалось, что я все-таки что-то могу. Да, мне помогали больше всех. Однако все получилось. Если ты ходишь и работаешь — даже при очень слабых исходных данных, — то уходишь с готовой работой, со своими инструментами и некоторыми умениями.
Что же у меня получилось? В школе я попала на курс, где все делали разные проекты. Кому-то был нужен кофейный столик, кому-то шкафчик, кому-то ящик под инструменты. Я писатель, мне нужен стол. Чтобы за ним писать. Меня пытались отговорить: письменный стол делать на небольшом учебном верстаке неудобно, и для начала лучше что-то поменьше… Но все же мне очень хотелось именно столик. И после пяти месяцев работы он у меня есть. Конечно, до владения мастерством еще далеко, но, мне кажется, я в начале некоторого нового пути.
Другая моя работа тоже изменилась. Кажется, слово «аккуратность» уже не так пугает меня. А для писательства большая радость, когда ты сидишь за своим собственным столом, и он тебе подмигивает. Посмотрим, что я еще напишу за ним. Первый текст уже есть — как раз эта история.
Поначалу думаешь, что нужно только переплыть реку, чтобы добраться до другого, более счастливого берега. А в процессе может вдруг оказаться, что ты хорошо плывешь. И тебе нравится плыть.
Иван Мартынов
В баню я никогда не ходил, вениками не парился — не было в семье такой традиции. Около шести лет назад у меня случился кризис на работе, я сильно выгорел. Вдруг появилась уверенность, что у человека должно быть какое-то высшее предназначение, и я ушел искать свое. Так однажды оказался на встрече-погружении, где мне за- давали психологические вопросы, а после выдали листок, на который были выписаны так называемые «ключи» или «направления». Вопреки моим ожиданиям, на этом листике вместо слов «Таиланд», «пляж» я увидел «избушка», «березы», «русская степь», «зима», «дрова» и главное — «дарить тепло людям». Тогда, конечно, я воспринял это фигурально. Я жил в московской квартире, работал в банке, каждый день ездил на метро.
Таруса для меня — дачное место. У родителе здесь дом, дедушка раньше еще на катере приезжал сюда из Москвы, отец ходил в походы и был вожатым в пионерлагере. В 2020 году мы продали квартиру в Москве, купили 130-летнюю избу в Тарусе, дети пошли здесь в школу, а мы с женой перевелись на удаленную работу. Тогда я впервые начал интересоваться баней — поехал на обучение к одному из лучших специалистов в России. Мы стали активно ходить в баню, парились у друзей. В Тарусе, на своей земле, осознав, что нет необходимости постоянно ездить в Москву, мы с женой загорелись идеей своего банного пространства и решили его построить. Сейчас мы на стадии предзапуска. Спустя лет пять-шесть я вспомнил про бумажку с тренинга, нашел ее. Удивительно получилось: то, где я нахожусь сейчас, по сути, родилось у меня внутри еще тогда.
Уезжать из Москвы, особенно в один конец, было страшно. Но я ясно понял, что надо идти туда, где страх. Это естественное состояние психики, а мозг сопротивляется любым изменениям. Изменения — это страшно, иногда неприятно, отчасти больно, но зачастую, если ты перешагиваешь через эту ступень, открывается новое поле возможностей.
Читайте также:
