Опубликовано в журнале Seasons of life, выпуск 17
Архивные номера и новые выпуски в онлайн-магазине
Муми-троллей любят, кажется, все: эти удивительные книги растут вместе с читателем, от бесхитростной «Маленькие тролли и большое наводнение» до последней «Папа и море» — романа-сновидения. Какие-то вещи остаются с тобой навсегда: теплые бутерброды с яичницей, волшебная сумка муми-мамы, таящая спасение от невзгод и утешение на случай подступившей грусти, ело- вые иголки, которыми набиваешь живот перед спячкой, книга «О тщете всего сущего», над которой один из героев любил покемарить в гамаке.
Финская волшебница придумала мир, в который нельзя не поверить: если присмотреться, он слагается из образов настоящего литературного масштаба, точных, прошивающих сердце. Пламенная комета, пожравшая небо, плавучий театр, где в черноте заброшенной костюмерной таятся, шурша во мраке, сонмы платьев — как символ почти библейского искушения. Хатифнатты, бессмысленно ведомые по свету электричеством, одиночество существа, случайно проснувшегося не вовремя — на самом дне оледенелой Вселенной, где среди зачехленной мебели тикают коматозные ходики, не говоря уже о мириадах прелестных муми-мелочей, крошечных драгоценностей, на которые Янссон так абсурдно щедра — некоторых проходных персонажей вполне хватило бы на отдельный сказочный роман.
Сверхвысокое разрешение этих книг позволяет неограниченно всматриваться в любой момент повествования: зеленая долина, цветущий сад, заросли сирени, еще шаг — и погружаешь лицо в мокрую, зелено пахнущую кипень. Сумерки, садовые стулья, масленка — среди роя этих крупных, душистых деталей, в цветочной гуще вдруг мелькает ужасающая Морра — загадочное, толком никем не виданное существо, абсолютная гибель, убивающая траву и бабочек одним своим присутствием.
Масштаб и красота этого образа вспарывают тонкую вышивку подробностей, сердце ошпарено неожиданностью, материя рассказа выкидывает протуберанец, подбрасывая тебя на несколько этажей, но тут же муми-мама принимается сетовать на загубленную сирень, словно ее поломал ветер, словно не сама смерть только что задела рукавом тихо пирующее в саду семейство. Эти игры с резкостью, молниеносная смена линз с макро на широкоугольную, инкрустированная мелкопись, перебиваемая гулом дрейфующих континентов, и есть тайна муми-эпопеи, причина ее гипнотического воздействия на читателя любого возраста.
Приставку муми- можно отнести, по большому счету, к чему угодно: во многом она стала штампом для обозначения чего-то неопределенно очаровательного. Однако всякий раз волшебство срабатывает с прежней силой: вернуться к муми-троллям — это как возвратиться в лучший на свете дом, где любят и берегут друг друга, завтракают в саду, принимают друзей.
Муми-историю пронизывает атмосфера ни на что не похожей ласковой легкости, отличающая ее от тяжеловесных морализаторских эпопей для детей; все невзначай, с полуулыбкой, каким-то непередаваемо сладким какао-пижамным ощущением: как раз тем, которым хочется наполнить октябрь, — месяц заоконной темноты, бульонов, заранее согретых носков.
