Текст: Марина Федоровская
Фото обложки: спектакль «Совершенно невероятное событие»
Почему классика не устаревает? Потому что это и есть отличительная черта эталонной драматургии, считают актеры и режиссеры «Мастерской Петра Фоменко», подтверждая своими спектаклями и примерами из театральной практики эту истину.
Прежде всего определимся с понятиями. Заезженное и любимое многими слово «классика» чаще всего не имеет никакого отношения к классическому искусству — что к древнегреческому, что к литературному или живописному. Но если говорить о классике, как о некоем золотом фонде искусства, показательном и в каком-то смысле образцовом, то классикой можно назвать произведение любого жанра и направления, снискавшее особую популярность и прошедшее испытание временем.
На мировой сцене максимальной популярностью пользуется драматургия Уильяма Шекспира – постановки «Гамлета», «Макбета», «Ромео и Джульетты» и многих-многих его пьес не сходят с афиш театров буквально никогда. Другой автор, который мог бы все еще получать «роялти», — Жан-Батист Мольер. А из российских драматургов в мире чаще всего ставят пьесы Антона Павловича Чехова, сумевшего передать дух смены эпох, почему-то так и зависший в воздухе с начала XX века.
У нас — своя статистика. В первой пятерке главных авторов всех времен – Николай Васильевич Гоголь. Почему? Мы решили дать слово людям театра, тем, кто буквально живет внутри драматургии, разбирая по буквам не стареющие тексты.
Предварим наблюдения актеров и постановщиков театра «Мастерская Фоменко» цитатой Ивана Тургенева о смерти Гоголя: «Для нас он был более чем только писатель; он раскрыл нам нас самих».
Евгений Цыганов
актер театра «Мастерская Фоменко»
Классика — это разговор вневременной. Вот ты играешь «Бесприданницу» ли, «Безумную из Шайо» и думаешь, что все про этот текст знаешь… как вдруг время тебе подкидывает какую-то параллель. И текст вдруг становится безумно актуальным.
… И никаких особых правил как ставить классику нет. Есть с одной стороны пример Дмитрия Анатольевича Крымова, который берет произведение и пишет свой собственный текст и свое отношение к этому тексту. И есть пример Петра Наумовича Фоменко, который старался сохранить каждую букву, включая ремарки. Фоменко считал, что автор – главный герой произведения. Тем не менее позволял себе и сокращать, и дописывать, позволял себе вольности и хулиганства с текстом. Часто хватался за какую-то деталь. Например, когда мы делали «Бесприданницу», он обратил внимание на шампанское из чашек, которое пьют Кнуров и Вожеватов. Казалось бы, ерунда! А для него это был очень важный образ.
Фото со спектакля «Бесприданница»
Он может и про «Бесприданницу» из-за чашек вспомнил, потому что вроде как воротилы этого мира не могут себе позволить открыто пить шампанское утром — вдруг о них люди чего дурное скажут. И никто из них не может себе позволить жениться на Ларисе Огудаловой. Шампанское из чайных чашек становится ключом к пониманию общества. И Петру Наумовичу было интересно исследовать как всё повторяется. Как он любил говорить: «Все было — не было только нас с вами».
Анатолий Горячев
актер, исполнитель роли Поприщина в спектакле «Он был титулярный советник» по повести Н.В. Гоголя «Записки сумасшедшего»
Судя по тому, как люди, сидящие в зрительном зале, с большим вниманием и порой со переживанием, следят за безумной жизнью моего Поприщина, я могу сказать: как мы все безнадежно душевно больны! Над кем смеетесь?! Над собой смеетесь!
Гоголь невыносимо остро, всей душой кричал о пошлости жизни!И всякий раз поражаюсь простой и ужасной мысли: Поприщин — это же я! А я – это же Поприщин!
Скучно жить на этом свете, господа!
Евгений Каменькович
художественный руководитель театра, постановщик спектакля «Совершенно Невероятное Событие» по пьесе Н.В. Гоголя «Женитьба»
Я уверен и могу доказать, что «Женитьба» — первая абсурдистская пьеса. Комедия ли? — это еще надо разобраться. Но первая абсурдистская пьеса в мире — это однозначно. И абсурд начинается с ситуации смотрин, на которые одновременно приходит четыре жениха. Нонсенс! Так не делают! Как люди раньше выходили замуж или женились? Сначала знакомились, общались, договаривались. А как это происходит в большинстве случаев сегодня? — люди списываются по интернету, знакомятся и только потом может быть у них доходит до реального общения. Для меня, как для старомодного человека, это полнейший абсурд. Поэтому мы решили поменять местами название и подзаголовок, потому что в данном случае женитьба — это не ритуал, а такой жанр.
…На самом деле эта пьеса — про одиночество и все герои, даже самые активные, Кочкарев и сваха — все это глубоко несчастные и одинокие люди, а больше всех — главная героиня, Агафья Тихоновна. Первым это сформулировал Анатолий Васильевич Эфрос, когда ставил свой спектакль, который я, к счастью, видел: «Не надо “оводевиливать” «Женитьбу», надо ее “ошинелить”!».
Надо сказать, что Гоголь — особый автор для «Мастерской Фоменко». Он появился еще тогда, когда мы даже не были театром. Одним из первых спектаклей «фоменок» в ГИТИСе был «Владимир III степени» в постановке Сергея Васильевича Женовача. И если «Двенадцатая ночь» — это была просто прекрасная шалость, то «Владимир» был очень большой шаг вперед. Мощное сочинение, склеенное из черновиков, незаконченных рассказов и сцен Гоголя. Потрясающий спектакль. С тех пор Гоголь в «Мастерской Фоменко» был всегда.
Фото со спектакля «Совершенно Невероятное Событие»
Я вспоминаю абсолютно недооцененную работу Петра Наумовича «Чичиков. Мертвые души, том второй». Он шел очень недолго, но я помню, что, когда я прочитал инсценировку по второму тому «Мертвых душ» (которого не существовало!), написанную Фоменко и замечательным вулканологом из Петербурга Наумом Евсеевым, я впервые в жизни позавидовал: почему не я это ставлю? И я очень рад, что спустя много лет наш актер и режиссер Федор Малышев, сделал свои «Души» …
Федор Малышев
постановщик спектакля «Души»
Мне кажется, Гоголь лучше всех смог отразить природу русского человека. Простор души, юмор и гротеск — триада русской ментальности. Поэтому Гоголь нам всегда будет близок, в любые времена. Театр, по-моему, не должен поддакивать времени, потому что через несколько лет сиюминутное уже не будет современным. Только если выявлять смыслы, заложенные в произведении автором, тогда спектакль по классическому произведению будет современным. Потому что классическая литература глубока и вопросы, которые ставят перед читателями авторы — эпического характера. Нам бы дотянуться до проживания и прочувствования этих вопросов, а не подменивать их своими мелкими удобопонятными.
Гоголь — мой любимый писатель с самого детства. «Мертвые души» я всегда обожал и мечтал Ноздрева сыграть. В какой-то момент я читал Бахтина «Поэтику Достоевского», про карнавальную мениппею, как будто «разложил», как и по какому принципу нужно ставить Гоголя. То есть через Бахтина Достоевский мне с Гоголем помог! Потом уже работая над спектаклем я пересматривал «Зеркало» Тарковского, где звучит письмо Пушкина Чаадаеву «…клянусь честью что я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, такую как нам Бог ее дал…». И для меня в течение десяти дней все сложилось.
Фото со спектакля «Души»
Когда спектакль делался в богеме нашей театральной началось какое-то время изменений, метаний. Все возмущались «Вот, мол, что творится!». А я стал пытаться понять, что же я люблю здесь, «какие звуки вьются около моего сердца» по Гоголю. А я люблю очень многое: и карнавальную составляющую, и всех этих Ноздревых и Чичиковых, и мистику. Они для меня и в тот момент были важны, и сегодня. Я бы и сейчас «Мертвые души» поставил, если бы я их еще не ставил.
Все было и предательство, и воровство, и войны, но и вот этой песне тоскливой, несущейся по всей длине и ширине Российской быть всегда… Разве не здесь быть великой мысли, когда сама ты без конца? Разве не здесь быть богатырю когда есть место где развернуться и пройти ему. Какая страшная и зовущая даль! Русь
Елена Касаткина
руководитель литературно-драматической части театра «Мастерская Фоменко»
Конечно, театр — это площадка свободы. Он всегда волен делать, что хочет с классикой. Можно не дописывать, если режиссерский выбор нащупал точки совпадений текста и времени. Можно дописывать, чтобы обострить. Можно переписывать. Театр вынимает нужные ему смыслы, заостряет их, а остальное — уводит в тень. Но, даже не переписывая, театр осовременивает классику формой решения текста. Взять, к примеру, чеховскую «Даму с собачкой» Камы Гинкаса. Дописал ли Гинкас Чехова? Нет. Но показал больше, чем Чехов. Физиологию страсти Чехов оставил нашему воображению. Современна ли страсть? Нет. Но откровенный образ, найденный Гинкасом, не был возможен в театре времен Чехова.
Осовременнить, для меня, значит приблизить к переживаниям современного человека. Это очень сложная система режиссерских линз, которая не ограничивается выпрыгиванием из коляски в автомобиль и сменой мантии на пуховик. Это смена сигнальной нервной системы, способа шутить, выражать или скрывать свои чувства. Современность — в подключении к зрительскому нерву.
Фото со спектакля «Он был титулярный советник»
Все классические сюжеты являются рабочими — это наши мифы, или культурные коды, которые мы пересказываем время от времени, находя для себя что-то важное. Эпоха «Гамлета» прошла в том смысле, что кровавое средневековье сменилось христианским робким шепотом о ненасилии. Но разве не каждый век вывихнут? Разве не каждый новый Гамлет принимает для себя непростое решение о мести: раскрутить череду преступлений или остановить насилие на себе, сказать себе: я не совершу зла, пусть оно остановится на мне?
Трагедия, комедия, гротеск, абсурд — а все об одном. О наших смешных и горьких страданиях. Иногда роковых, иногда необъяснимых, нелепых и дурацких. Нам интересно самопознание — всё, что касается лично нас. И режиссерский талант — в понимании, как устроена эта жизнь, как и чем мучается в ней человек. И тут мы можем срезонировать даже с царем Эдипом — если нам необходимо признать ошибку и смириться с неизбежностью наказания. Об этом, например, великий спектакль Римаса Туминаса «Царь Эдип».
Классика всегда помогает разобраться в себе. Она дает стереоскопическое видение. В глубину. Поэтому она современна. Природа человека не меняется. Он всегда ищет наслаждений, защищается, боится — все эти программы сидят в нас и давно описаны в литературе.
