Текст: Светлана Сидорова
Фото: Виктория Богданова, Соня Гришаева, Дарья Кунавина
Иллюстрации: София Царёва
В честь 200-летия со дня публикации первой главы «Евгения Онегина» журнал Seasons of life, «Яндекс Книги» и ресторан «Кафе Пушкинъ» объединились, чтобы создать литературно-гастрономический проект.
– Как дура – шести лет – влюбилась в Онегина! Мать ошиблась. Я не в Онегина влюбилась, а в Онегина и Татьяну (и, может быть, в Татьяну немножко больше), в них обоих вместе, в любовь. И ни одной своей вещи я потом не писала, не влюбившись одновременно в двух (в нее – немножко больше), не в них двух, а в их любовь. В любовь.
Зачем нам снова и снова перечитывать «Евгения Онегина»? Может быть, затем, чтобы наслаждаться мелодией любви, звучащей в нем? Ибо из наслаждений жизни, по словам Пушкина, музыка уступает одной лишь любви, «но и любовь – мелодия». Именно эта мелодия и трогает наше сердце в звучащем космосе романа. Ей мы и подчиняемся, когда, идя след в след за Цветаевой, снова и снова готовы влюбляться в Любовь Татьяны и Онегина. И ждать встречи с Пушкиным.
Один день с Пушкиным
Утро. Прогулка
Некоторые считают, что с Пушкиным можно жить. Не знаю, не пробовал. Гулять с ним можно.
Читая, мы все время находимся в движении. А читая Пушкина, мы движемся под музыку. Чувство, положенное на мелодию пушкинского стиха, овладевает нами как ни одна история любви в прозе, от умствований которой читатель может зевать и задыхаться. В «Евгении Онегине», напротив, так много пропусков и многоточий, так много воздуха, что дышится в этом мире легко и свободно, сама душа автора открывается навстречу душе читателя. И вот уж двести лет под руку с Пушкиным мы гуляем по эпохе, в которой, как говорил господин Набоков, «все знали друг друга», в которой «каждый час дня был описан в дневнике одного, в письме другого», в которой было много простора, и спокойствия, и тишины. На фоне шумного, тесного и стремительного ХХI века такая медленная прогулка – сплошное наслаждение.
Мария Сурвилло
экскурсовод, журналист, создатель проекта «Москва из бабушкиного сундука»
Мой Пушкин – это сказки, это любовь к жизни и Отечеству, это легкость и талант, это умение дружить, это энциклопедия русской жизни…
Памятник Пушкину
«Для людей моего поколения есть два памятника Пушкину. Оба одинаковых Пушкина стоят друг против друга, разделенные шумной площадью, потоками автомобилей, светофорами, жезлами регулировщиков. Один Пушкин призрачный. Он стоит на своем старом, законном месте, но его видят только старые москвичи. Для других он незрим. В незаполнимой пустоте начала Тверского бульвара они видят подлинного Пушкина, окруженного фонарями и бронзовой цепью», – пишет Валентин Катаев в своей книге воспоминаний «Алмазный мой венец».
Памятник был установлен 6 июня 1880 года, хотя собирались успеть к 19 октября. В конкурсе принимают участие практически все известные и не слишком известные скульпторы, но предпочтение отдают Опекушину. Денег собирают с лихвой по подписке. Торжественный переезд памятника на другую сторону Тверской состоялся 15 августа 1950 года. Но окончательно работы завершили к 15 сентября.
Английский клуб
Глава VII
Строфа XXXVIII
Прощай, свидетель падшей славы,
Петровский замок. Ну! не стой,
Пошел! Уже столпы заставы
Белеют: вот уж по Тверской
Возок несется чрез ухабы.
Мелькают мимо будки, бабы,
Мальчишки, лавки, фонари,
Дворцы, сады, монастыри,
Бухарцы, сани, огороды,
Купцы, лачужки, мужики,
Бульвары, башни, казаки,
Аптеки, магазины моды,
Балконы, львы на воротах
И стаи галок на крестах.
Это самое лучшее описание Москвы, на мой взгляд. Читать нужно быстро, чтобы ритм и скорость нарастали. И с облегчением выдохнуть в конце.
В двух шагах от памятника Пушкину восседают на воротах Английского клуба московские львы, больше похожие на крокодилов. Но откуда русскому зодчему знать, как они выглядят! Именно этих львов запечатлел в своем тексте Александр Сергеевич. Дворец графов Разумовских, где и расположился Английский клуб, стал пристанищем шумных собраний, cпоров, карточных игр, вкусных обедов. Значительная библиотека клуба и лист ожидания в тысячу человек дополняют картину.
Театр Пушкина
Старые каменные палаты на месте театра известны с конца XVIII века. Особняк много раз перестраивался, переходил из рук в руки. В середине XIX века был окончательно перестроен в духе последней моды. В начале XX века дом покупает действительный тайный советник для проживания и сдачи помещений внаем. Тогда на первом этаже среди прочего открывается клуб любителей велосипедных прогулок.
В 1914 году в дверь дома позвонил Александр Таиров. Лучше и вернее всего это описала Алиса Коонен: «Мое внимание еще раньше привлекал один особняк с красивой дверью из черного дерева. По вечерам в окнах не было света. Таиров оглядел особняк и согласился, что в нем “что-то есть”, и, подойдя к двери, решительно позвонил… Таинственный особняк принадлежал трем братьям Паршиным. Четыре зала, идущие анфиладой, не годятся, чтобы сделать театр… Ломать их грешно. Но есть возможность пристроить к ним небольшой зрительный зал и сцену. Само здание просто создано для театра».
С октября 1950 года театр носит имя Пушкина. Первой премьерой в нем стал спектакль «Из искры» по пьесе Ш. Дадиани о молодости Сталина. А поставленный в этом же году «Аленький цветочек» по сказке С. Аксакова с неизменным успехом идет до сих пор.
Литературный институт
Как отставной капитан становится посредником между двумя императорами? Об этом казусе блестяще написал Герцен в «Былом и думах». Отец Герцена Яковлев просто не успевает покинуть Москву летом 1812 года. История эта была ему хорошо знакома, потому что начинается в доме номер 25 по Тверскому бульвару, где Герцен родился.
Александр Алексеевич Яковлев покупает этот дом в 1802 году. В разные годы в доме номер 25 побывали Николай Гоголь, Виссарион Белинский, Евгений Баратынский, Пётр Чаадаев, Александр Блок, Владимир Маяковский, Сергей Есенин, Андрей Платонов, Вячеслав Иванов, Осип Мандельштам, Даниил Андреев, Борис Пастернак. В 1920 году особняк отдают на нужды Союза писателей, позднее в нем расположился Литературный институт им А.М. Горького. Сейчас это самый знаменитый адрес литературной Москвы.
Это дом точно видел Пушкина, бывал ли он здесь в гостях? Трудно сказать, но именно этот особняк стал местом, где и сейчас читают Пушкина и самое главное — пытаются следовать за его талантом.
Пушкинский дуб
Когда бульвар устраивали, его засадили березами. Но они не прижились. Пострадали деревья и во время войны с Наполеоном. Их нещадно пилили, вешали на них поджигателей, а те березы, что уцелели, пострадали от пожара. Но запечатлеть шаги Пушкина на Тверском бульваре очень хотелось. И дуб для этого пришелся очень кстати. Из окон дома, где в юности бывал Саша Пушкин, прилежно занимаясь у танцмейстера Йогеля, этот дуб должен был быть непременно виден. В этом году дубу на бульваре исполнилось 211 лет.
У нашего дуба есть несколько родственников. А понятие «Пушкинский дуб» вошло в обиход благодаря особенному отношению поэта именно к этому дереву.
«Гляжу ль на дуб уединенный;
Я мыслю: патриарх лесов;
Переживет мой век забвенный;
Как пережил он век отцов».
Дом Кологривовых
Встреча, которая определила жизнь Александра Сергеевича, случилась в доме, на месте которого стоит теперь МХАТ имени Горького. Пушкин увидел Наталью Николаевну на балу и потерял покой. Наталье Николаевне шестнадцать лет. Через полгода Пушкин сватается и получает ответ от матери: слишком молода для семейной жизни.
Второй раз Пушкин делает предложение в апреле 1830 года. Дом генерала от кавалерии Андрея Семёновича Кологривова называли энциклопедией классических архитектурных декораций. Замечательный московский искусствовед Згура считал архитектором особняка Доминико Жилярди.
В ноябре 1830 года дом Кологривовых приобретает городская дума для размещения в нем канцелярии обер-полицмейстера. Дом Кологривовых сносят в 1935 году, хотя он совершенно цел, фасад и интерьеры хороши, и даже жив старинный сад. Москвичи называют МХАТ им. Горького театром Дантеса. И находится он через бульвар от театра Пушкина.
Храм Большого вознесения у Никитских ворот
Первое упоминание о деревянном храме на этом месте восходит к первой четверти XVII века. В 1685 году на строительство новой каменной церкви дает деньги Наталья Кирилловна Нарышкина. И новый храм о пяти каменных главах был построен.
В конце XVIII века храм взялись перестраивать снова и привлекли к этому самого Василия Баженова. Недостроенный храм сгорает в пожаре 1812 года. За восстановление принимаются еще два гения – Григорьев и Шестаков, а последние штрихи добавляет Осип Бове.
Именно здесь 18 февраля (по старому стилю) 1831 года венчаются Александр Сергеевич и Наталья Николаевна. И именно отсюда мчат их сани по бульвару, по Арбату в дом Хитрово. Есть драгоценные свидетели этого венчания. Это венцы, которые хранит главная сокровищница – Оружейная палата Московского Кремля.
День. Застолье
На именинах Татьяны дамы и мужчины сидели с двух сторон стола. Почетное место именинницы находилось в центре. Естественно, место для почетного гостя должно было быть против нее с мужской стороны. На это место посадили Онегина. Татьяна смутилась, поскольку в том, что Онегина усадили на почетном месте против нее, все должны были усмотреть подтверждение возможности его сватовства.
Входя в литературный дом Лариных, сотканный Пушкиным, мы можем замедлять взгляд на именинном столе Татьяны, пересаживать кулинарные рецепты, как цветы, из прошлого в настоящее, накрывать стол в собственной кухне и испытывать еще одно наслаждение – от вкусной еды, которая соперничает в «Евгении Онегине» с музыкой и любовью.
Мария Минкова
стилист предметных и интерьерных съемок
Мы хотели создать современную интерпретацию сервировки завтрака в доме Лариных, где мотивы традиционной народной культуры органично вплетаются в аристократический быт и дополнены современными элементами. Вот как описывается уклад жизни Лариных в романе:
Они хранили в жизни мирной
Привычки милой старины;
У них на масленице жирной
Водились русские блины;
Два раза в год они говели;
Любили круглые качели,
Подблюдны песни, хоровод;
В день Троицын, когда народ,
Зевая, слушает молебен,
Умильно на пучок зари
Они роняли слезки три;
Им квас как воздух был потребен,
И за столом у них гостям
Носили блюды по чинам.
Сервиз в стиле ампир – от известного французского дома фарфора Bernardaud. Эта коллекция была выпущена в глубоком красном цвете специально для России. Сочетание красного, традиционного для национальной культуры цвета, и голубого, символизирующего аристократическую кровь, показалось мне интересным, и я решила построить на этом композицию. Традиционные салфетки и дорожка с крестецкой строчкой гармонируют с современной красной пашотницей, созданной керамистом Марией Кеслер.
Посуда ЦУМ HOME, текстиль «Крестецкая строчка», керамические пашотницы Keslerceramics
Бланманже – сладкое блюдо, желе из миндального молока.
Пробовать ларинские блины и онегинский ростбиф, московскую уху из беловой рукописи Пушкина и страсбургский пирог – значит, вступать в общение с художественным текстом, откуда любимые героями и автором блюда подают нам сигналы. И самый таинственный среди них – мокрый десерт «Бланманже», появляющийся в снежной, сновидческой главе романа, призванный быть вторым – гастрономическим – письмом Татьяны к Онегину, снежную стихию которого героиня постигла в своем сне и зашифровала запретное знание в белоснежном миндальном желе.
Андрей Махов
шеф-повар ресторана «Кафе Пушкинъ»
В честь 200-летия первой главы «Евгения Онегина» мы разработали меню из восьми подач, среди которых – ростбиф «Parade» с картофелем «Анна», лимбургский сыр, гречневые блины, уха с осетриной, а на десерт – «Весь Ваш, яблочный пирог», как подписывался Александр Пушкин в письме к Анне Керн. И, наконец, венец пиршества – «Бланманже», поданный в виде миниатюрной книги, которую нужно уметь прочесть собравшимся за столом.
Каждое блюдо связано с сюжетными линиями романа и судьбами героев: например, появление страсбургского пирога в меню объясняется любовью франтов пушкинской эпохи к страсбургскому паштету, который привозили из Франции, а для продления срока годности запекали в тесте.
Рецепт Бланманже:
Ингредиенты:
– 1 л молока;
–1,5 л сливок 30%;
– 75 г рисовой муки;
– 200 г (стакан) стандартного измельченного миндаля;
– 125 г сахара;
– 12 г мускатного ореха;
– 17 г цедры лимона.
Способ приготовления:
1) Перемешайте молоко и сливки, отберите 0,5 л молочной массы.
2) Добавьте в отобранные пол-литра молочной массы рисовую муку.
3) Перемешайте, чтобы не было комочков.
4) Остальную молочную массу вскипятите на небольшом огне, постоянно помешивая лопаткой. Если не помешивать, по бокам или на дне молочная смесь может подгорать, что испортит нежный вкус.
5) Добавьте 200 г толченого миндаля, 125 г сахара, 17 г цедры и 12 г мускатного ореха, чтобы придать вкус бланманже. Рецепт классический варится на слабом огне.
6) Когда масса начнет закипать, введите тонкой струйкой отобранное молоко, соединенное с мукой.
7) Убавьте огонь после закипания.
8) Варите на слабом огне до сгущения массы. Не забывайте регулярно помешивать.
9) Разлейте по формочкам, оставьте при комнатной температуре, пока масса не остынет. Если нет форм, можно разлить в бокалы.
10) Затем уберите в холодильник до полного застывания.
11) Подавайте порции спустя необходимое для застывания время, извлеченные из форм на блюдо.
Вечер. Театр
Послеобеденное время молодой франт стремился «убить», заполнив промежуток между рестораном и балом. Одной из возможностей был театр.
Вот бы удивился и обрадовался Александр Сергеевич, если б узнал, что спустя двести лет после первой публикации «Онегина» исторический сквозняк разбудит его героев, что время их не состарит, а, напротив, омолодит, что они преодолеют силу тяжести печатной страницы и окажутся в невесомости цифрового медиакосмоса. Что их образы оживут и преобразятся благодаря артистам Театра им. Маяковского Варваре Бочковой, Алёне Васиной, Никите Языкову и Мамуке Патараве, сыгравшим роли Татьяны, Ольги, Ленского и Онегина в постановке Егора Перегудова «Евгений Онегин», которую нужно смотреть всем, от мала до велика.
Каким был ваш путь к «Евгению Онегину»? И как вы входили в этот романный мир, когда режиссер спектакля Егор Перегудов пригласил вас в него?
Никита Языков (Владимир Ленский): Это тот роман, который своевременно должен дойти до человека. Я не читал его до того, как мне предложил это сделать Егор Михайлович Перегудов. И если бы я раньше с «Онегиным» познакомился, то чуда для меня не произошло бы. Например, «Гамлета» я наизусть знал, а «Евгения Онегина» вообще не знал. Но он оказался даже покруче «Гамлета». И я только потом осознал счастье, что настигло меня.
Алёна Васина (Ольга Ларина): Самое глубокое проникновение в текст романа состоялось здесь, в Театре Маяковского. Когда мы только начинали прикасаться к Пушкину, я пересмотрела «Онегина» в постановках Туминаса, Кулябина, Квятковского, Жолдака… И осознала, что Пушкин – гений. И вот мне двадцать три года, и я понимаю, что сейчас в меня действительно попадает этот роман и темы, о которых говорит Пушкин.
Варвара Бочкова (Татьяна Ларина): Я помню, как мы с нашим курсом работали над сценической речью по «Евгению Онегину». С девочками читали монолог Татьяны, и напротив каждой из нас поставили мальчика. У каждой Татьяны был свой Онегин. И я помню, что в тот момент меня настолько пронзили эти строки, что мы их читаем, они вокруг звучат эхом, и мы стоим с моим партнером оба в слезах и не можем остановиться. И это какое-то было чудо, потому что до этого ни одно произведение так не цепляло меня «в моменте», как это случилось на том показе. Мне кажется, это очень ценно, когда произведение может в тебе отозваться живыми слезами.
«Евгений Онегин» уже где-то у меня в подсознании, часто мелькают в голове строки оттуда, какая-то фраза звучит, и я начинаю договаривать её знакомым текстом Пушкина. Он уже настолько проник куда-то в кровь всех нас.
Мамука Патарава (Евгений Онегин): Молодой мой, юношеский организм не сопротивлялся Пушкину, когда я прочел «Онегина» в восьмом или девятом классе. Простота, и легкость, и какое-то хулиганство в этом были, и это не было скучно.
К тому же с шести лет я увлекся театральной студией. И любил очаровывать учителей, педагогов чтением поэзии. Мне прощались все мои шалопайские ожоги за то, что я что-нибудь учил и читал наизусть. Потом я помню, что сестра привезла домой обалденную книгу Пушкина. Большую такую, с классными рисунками автора, параллельными тексту. Крутая книга, которую через какое-то время погрызла собака. Потом были увиденные спектакли Туминаса, прилетевшие в Улан-Удэ…
И среди них «Евгений Онегин». И – бац! – мысль: это надо сыграть. Онегин стал моей желанной ролью, пока я не получил ее спустя несколько лет от Егора Михайловича Перегудова. И сел перечитывать «Евгения Онегина». И с ужасом понял, что всего того, что я себе выдумал об Онегине, там нет. Ничего этого нет там. С Онегиным две с половиной игровых сцены, условно говоря. Все остальное – слова автора. Характер Онегина – в подтексте, внутри, между строчками сквозит, а выразить это нельзя, если это не кино и не крупный план. Вот это стало моим открытием и моей мукой.
С какой стихией вы бы сравнили своих героев?
Никита Языков (Владимир Ленский): Стихия моего героя – ветер, воздух.
Алена Васина (Ольга Ларина): У меня огонь. Поэтому и Ленский его раздувает, конечно.
Варвара Бочкова (Татьяна Ларина): Татьяна — это вода. Она настолько безгранична, как тёмный синий океан. Она его тяжесть и глубина. Выходит из берегов, стремится, отражает свет, покоится в безветрии, проникает. В воду бросаются. И она, как маяк. И как ручей. И как капающая на бархат вода. Невозможная для сопротивления, но гибкая, уступчивая, способная наполнить любую форму. Воду невозможно описать, она прозрачна, в ней нет запаха и вкуса. Парус может одолеть воздух и бессилен перед водой. Она и капля, стремящаяся подниматься выше и превратиться в часть облака. Невозможная для того, чтобы стать испитой. И даже слеза.
Мамука Патарава (Евгений Онегин): Онегин может быть и камнем, может быть и льдом. Он в себе чувства заморозил, чтобы не бурлило. И вулкан его застыл. Но когда появляется раздражитель, этот поток, эту лаву не удержать.
Как вы работали над рисунком роли? Что вас вдохновляло? Что помогало вам?
Никита Языков (Владимир Ленский): Это было долго, мучительно для меня. Сначала я искал прототип Ленского. Это же друг Пушкина (на что сам автор намекает). А среди друзей Пушкина был Николай Языков. И я Языков. И тут я подумал, что это судьбоносная какая-то вещь. В разных книгах пишут по-разному. Кто-то считает, что Ленский – это Языков, кто-то – что Ленский –Кюхельбекер…
А я думаю: ну кто, кто, кто он? Чьи стихи мне читать? И самое главное, что мне помогло, – это дневники Шиллера и Гёте. Вообще их образ мышления. Когда я прочел «Страдания юного Вертера», книгу Гёте, то для меня все встало на свои места. Если бы не эта книга, то мне было бы намного тяжелее, потому что там ответы на все вопросы.
И еще режиссер помог мне обратить внимание на заключительную строфу второй главы. Главный путь к роли Ленского – это попытаться хотя бы понять то, что Пушкин написал в конце второй главы:
Без неприметного следа
Мне было б грустно мир оставить.
Живу, пишу не для похвал;
Но я бы, кажется, желал
Печальный жребий свой прославить,
Чтоб обо мне, как верный друг,
Напомнил хоть единый звук.
Сначала в спектакле не было этого монолога Ленского. Но Егор Михайлович мне сказал: «Посмотри, присмотрись к нему», – и добавил мне эти строки. Теперь для меня это самый животрепещущий и лучший момент произведения. И когда я это понял, все у меня соединилось: и Гёте, и этот монолог… И что-то проклюнулось!
Был момент, когда я к Егору Михайловичу подошел и включил ему рэп. Рэп, который читался под джаз. То есть идет джаз, и чувак читает рэп и повторяет: «Я никогда не стану проще / Я никогда не стану проще». И в этом тоже есть Ленский. Он как будто говорит, что ему не все равно, что «я никогда не стану проще». И это фантастические какие-то смеси. Я их во всем искал… И в «лунной походке» Майкла Джексона. Ведь у Ленского в речах очень часто пробивается образ луны. Я просто искал какие-то параллели с нашим миром. Очень долго искал…
Алёна Васина (Ольга Ларина): Ну, в целом Ольги же не так много в романе. Поэтому приходилось многое придумывать вместе. Вместе с партнерами, вместе с режиссером. Я вообще всегда так подхожу к персонажам. Прописываю биографию, придумываю или опираюсь на какие-то факты, которые уже есть в произведении, и выстраиваю условное пространство и время, в котором могла бы существовать за пределами текста моя героиня. Какое могло быть детство у нее, какие могли быть отношения с родителями, чтобы действительно досконально понять, какой характер у человека и почему она такая. Стараюсь искать каких-то похожих людей, к кому можно приблизиться, у кого можно что-то «украсть», принять. И поэтому у меня сразу включается период такой, когда я начинаю за всеми наблюдать, все вот так хватать, хватать, хватать… В общем, пытаюсь примерять разные характеры. И от внутреннего идти, и от внешнего. И потом как-то у меня все это срастается в единого персонажа. Но мне важно, конечно, понять, что у человека болит. И я себе нафантазировала, что Ольга для себя приняла решение, что она себя как бы противопоставляет какой-то тьме, какой-то горести, слезам. И выбирает быть счастливой. «Быть счастливой несмотря ни на что. У меня все будет хорошо. Да, я знаю, что бывает плохо, но я это не принимаю». Я даже решила, что в этом спектакле Ольга будет противостоять Пушкину. Что у Пушкина Ленский умирает, Онегин мучается, Татьяна страдает. А Ольга… Да, меня мало в романе, да, про меня мало написали, но я здесь есть!. Я живу эту жизнь.
Варвара Бочкова (Татьяна Ларина): Наверное, так всегда казалось, что где-то на интуитивном уровне мне произведение уже открыто. По-моему, это Пётр Наумович Фоменко говорил, что в каждой роли должно быть место для оплакивания. Меня это очень трогает. Я искала и ищу эти грани.
Когда я поняла, что вокруг произведения очень большой объем информации, что все надо ежесекундно прочитать, усвоить и переварить в себе, то в какой-то момент я растерялась, как говорится, глаза разбежались, и я просто решила сесть и переписывать текст Пушкина себе в блокнот. Так ткань романа как будто бы стала ближе… Ближе к жизни. Потому что, когда пишешь от руки, текст по-другому внедряется в голову, каждое слово – труд.
Я, в принципе, часто вспоминаю, думаю, размышляю и перечитываю «Евгения Онегина». Часто репетирую, когда в голову ударит и есть свободная минута. Могу идти по делам и параллельно читать вслух строки, но тихо. И так бывает, что ко мне подходят друзья и упрекают в сумасшествии: мол, не время и не место с собой разговаривать! Я жутко краснею, это бывает неловко.
И мне нравится смотреть на мою героиню Татьяну с точки зрения собственного опыта, смотреть с точки зрения ее опыта в произведении, смотреть на нее глазами Пушкина и глазами зрителя.
Мамука Патарава (Евгений Онегин): Когда я приехал в Москву, всегда садился в кафе напротив Храма Вознесения Господня, где венчался Пушкин с Натальей Николаевной. И программу себе выбирал для поступления. Так сидел и смотрел на храм. И во время работы над спектаклем так же смотрел. Или: как-то был на даче у Владимира Владимировича Иванова, большого режиссера Вахтанговского театра, большущего педагога – профессора моего института, Щукинского; поднялся на второй этаж в большую библиотеку. Вижу томик, спрашиваю: «Это что за старинная книга?» Оказывается, Пушкин. 1832 год! Беру в руки, а она, как пыль, крошится в моих руках. Выпросил ее, взял домой. Вечером зажег канделябры, сижу с книгой, перелистываю…
Когда задают вопрос: «Актуален ли сегодня Онегин? И где его можно встретить?», – я говорю, что можно встретить. На Патриарших. Но я так не хочу рассуждать. В современности все кажется хуже, чем тогда. Мне легче себя туда закинуть. У меня Онегин вневременной.
Или какая-то музыка вдруг находится. И, возможно, идет контрапунктом совершенным с планом режиссера. А я благодаря ей чувствую героя, нахожу болевую точку в ней, и она мне помогает. Например, Оулавюр Арнальдс и его альбом переложений Шопена. Я включаю этот альбом на одной из репетиций – заходит Егор Михайлович Перегудов. А мы сидим с Никитой. Спрашивает: «Откуда эта музыка?» Говорю, что для меня так Онегин звучит, я так чувствую. И режиссер вдруг почувствовал то же самое, и мы совпали. Но в спектакль музыку эту не взяли. Потому что раз мы так легко совпали, значит, это слишком на поверхности лежит.
Если бы вам удалось прогуляться с Пушкиным по Большой Никитской, о чем бы вы его спросили, о чем поговорили с ним?
Никита Языков (Владимир Ленский): Я бы просто показал ему, как мы живем. И сказал бы, что все было не зря. Вопросов можно не задавать. Просто благодарить.
Алёна Васина (Ольга Ларина): Я бы с ним просто помолчала бы. Рядом. Смотрела на него и молчала.
Варвара Бочкова (Татьяна Ларина):Я бы уточнила: правда ли он хочет пойти на дуэль с Дантесом? Или все-таки повременит, отложит?
Мамука Патарава (Евгений Онегин): Я бы выпил с ним. Чтоб умирать с похмелья вместе с Пушкиным. И долго разговаривать. О бесконечности и короткой жизни. О том, что важнее: успевать жить или отдаться своему любимому делу, своему призванию?
Ольга: куртка и юбка Май Май, топ Lime, туфли MAAG, серьги Love Republic. Татьяна: пиджак Lime, платье, легинсы и серьги Love Republic, балетки IDOL
Продолжите цветаевское: «Мой Пушкин» – это…
Никита Языков (Владимир Ленский): Оставить след.
Алёна Васина (Ольга Ларина): Это Любовь.
Варвара Бочкова (Татьяна Ларина): Пушкин — это про утешение и про ту Любовь, которая в «Послании к коринфянам». Кирилл Альфредович Пирогов, мой мастер, первую встречу с курсом ознаменовал знакомством с пушкинским «Пророком», чуть ли не 6 часов длилось выворачивание изнутри наружу тайн произведения, на меня это произвело неизгладимое впечатление. Я вся в мурашках сидела от того, насколько меня тронули и пронзили те смыслы, которые я не могла просто до этого момента, в своем возрасте без его помощи осознать и понять. Пушкин и сейчас «глаголом жжет сердца людей».
Мамука Патарава (Евгений Онегин): Мой Пушкин – это гениальный хулиган! Божественный Пушкин, который любит жизнь и которого невозможно не любить!
Ночь. Чтение
Важно не только то, что он сочинял. Но и жил он тоже очень своеобразно. Не потому, что он свою жизнь как бы «переплетал для потомков», но потому, что это единый метод понимания. И окружающей жизни, и текста.
Ночь напролет мы можем путешествовать по книжным полкам в «Яндекс Книгах», как Татьяна путешествует по библиотеке Онегина при свете дня. Обретать спутников под зеленым абажуром и беседовать с ними, рисуя в своем воображении на невидимых книжных полях заветные вензели. Идти вперед, чтобы благодаря проводникам-пушкинистам яснее видеть «даль свободного романа», искать ключи от «тайных комнат» вроде 11-строфного вещего сна Татьяны или загадочной сцены именин, когда Онегиным овладевает непонятная разрушительная сила…
Светлана Сидорова
доцент факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова, автор курса «Литературная кухня» в Школе Seasons
Мой Пушкин — это чувство дома и память сердца.
На цифровых книжных стеллажах в «Яндекс Книгах», есть полка, которую мне удалось собрать для читателей «Онегина». Эта полка похожа на мою домашнюю, над письменным столом. В произвольном порядке здесь встали в один ряд авторы, которые даже не очень-то знакомы друг с другом, но которых мне удалось подружить между собой на том простом основании, что у них есть одно общее чувство – любовь к Пушкину:
Печатный двойник этой книги, изданный «Детской литературой» в 1975 году, достался мне от смотрителя довлатовского дома в Пушкинских Горах. С тех пор эта книга в 50 страниц для меня заповедная, как и все, что связано с Пушкиногорьем. А самое заповедное место в воспоминаниях Пущина — его встреча с Пушкиным в заснеженном Михайловском (где написана большая часть романа «Евгений Онегин», в том числе снеговые сцены).
«Выскакиваю из саней, беру его в охапку и тащу в комнату. На дворе страшный холод, но в иные минуты человек не простужается. Смотрим друг на друга, целуемся, молчим… Прибежавшая старуха застала нас в объятиях друг друга в том самом виде, как мы попали в дом; один — почти голый, другой — весь забросанный снегом. Наконец пробила слеза (она и теперь, через тридцать три года, мешает писать в очках), мы очнулись…».
Говорят, что, когда Достоевский произносил эту речь, он буквально вырастал на глазах у слушателей, многие из которых, слушая оратора, плакали навзрыд. Именно в этом выступлении Достоевский назвал роман в стихах поэмой, нарушил пушкинскую систему персонажей, низвергнув Онегина с позиции главного героя и возведя на пьедестал Татьяну:
«Она глубже Онегина и, конечно, умнее его. Она уже одним благородным инстинктом своим предчувствует, где и в чем правда, что и выразилось в финале поэмы. Может быть, Пушкин даже лучше бы сделал, если бы назвал свою поэму именем Татьяны, а не Онегина, ибо бесспорно она главная героиня поэмы».
Силой своего воображения Цветаева одушевляет памятник Пушкину на Тверском бульваре, а ее детская влюбленность в Татьяну и Онегина становится страшно заразительной и… раздражающей для окружающих, как грипп в пору сезонной эпидемии. Если читатель не боится этого вируса любви, можно смело следовать за Цветаевой.
«— Опозорила!! Не поблагодарила за мандарин! Как дура — шести лет — влюбилась в Онегина!
Мать ошиблась. Я не в Онегина влюбилась, а в Онегина и Татьяну (и, может быть, в Татьяну немножко больше), в них обоих вместе, в любовь».
Русский читатель XXI века чувствует себя в «Евгении Онегине» иногда как в открытом космосе: многие явления, имена, обороты новы для него и непостижимы, поступки и мысли героев часто непонятны. Поэтому по «энциклопедии русской жизни» (как часто называют «Евгения Онегина» с легкой руки Виссариона Белинского) лучше странствовать с проводником. И лучшего комментатора, чем Юрий Михайлович Лотман, пожалуй, не найти. Вместе с ним ты как будто следуешь по пятам за самим автором романа, вот-вот его настигнешь и чуть-чуть не успеваешь поймать край крылатки, который исчезает в зазоре меж мирами.
«Исчерпать онегинский текст невозможно. Сколь подробно ни останавливались бы мы на политических намеках, многозначительных умолчаниях, бытовых реалиях или литературных ассоциациях, комментирование которых проясняет различные стороны смысла пушкинских строк, всегда остается место для новых вопросов и для поисков ответов на них».
В своих книгах о Пушкине Битов старался заглянуть за границы известного и видимого, награждал Пушкина свободами, которых поэт был лишен в жизни, отправлял в заграничные путешествия, соединял с теми, с кем Пушкин был разлучен, перемешивал обстоятельства действительной и воображаемой реальности. В общем, превращал жизнь поэта в увлекательный, порой авантюрный роман.
«Остывающее перед нами письмо лишь слабый оттиск каких-то давних отношений поэта с Татьяной, оставшихся за пределами текста — там, где хранится недоступный оригинал ее письма, которое Пушкин вечно читает и не может начитаться».
Примечательно, что Андрей Синявский упражнялся в воображаемых прогулках, пропитанных воздухом вольности, в условиях вынужденной несвободы. Это был ментальный перипатетический опыт, пробивавшийся из ссылки сквозь любовные письма к жене и вылившийся впоследствии в отдельную книгу для широкого круга читателей, которая не утратила личной интонации черновиков-эпистол, особенно в разговорах о «Евгении Онегине». Пушкин помог Синявскому свободно дышать, и мыслить, и говорить как дышать.
«Роман утекает у нас сквозь пальцы, и даже в решающих ситуациях, в портретах основных персонажей, где первое место отведено не человеку, а интерьеру, он неуловим, как воздух, грозя истаять в сплошной подмалевок и, расплывшись, сойти на нет — в ясную чистопись бумаги. Недаром на его страницах предусмотрено столько пустот, белых пятен, для пущей вздорности прикрытых решетом многоточий, над которыми в свое время вдосталь посмеялась публика, впервые столкнувшаяся с искусством графического абстракционизма. Можно ручаться, что за этой публикацией опущенных строф ничего не таилось, кроме того же воздуха, которым проветривалось пространство книги, раздвинувшей свои границы в безмерность темы, до потери, о чем же, собственно, намерен поведать ошалевший автор».
Вопреки предупреждению Набокова для хороших читателей держаться на безопасном расстоянии от литературных героев, дабы не угодить в сети вымышленных миров, мы, начитавшись и нагулявшись вдоволь в компании с Пушкиным, все же попадаем в книжный переплет и оказываемся бок о бок с Татьяной и Онегиным, льем слезы вместе с ними, склоняемся над бедным Ленским, рассыпаемся снегом над лунной поляной и ломаемся льдом на Неве, расцветаем сиренью вблизи садовой белой скамьи и остаемся навсегда между пушкинских строк:
Теперь мы в сад перелетим,
Где встретилась Татьяна с ним…
Команда проекта:
Текст — Светлана Сидорова
Координатор — Анна Ващенко
Верстка — Мария Подольская
Рубрика «Утро. Прогулка»
Текст — Мария Сурвилло
Фотографии — Дарья Кунавина
Рубрика «День. Застолье»
Стиль сервировки — Мария Минкова
Фотографии — Соня Гришаева
Рубрика «Вечер. Театр»
Фотографии — Виктория Богданова
Арт-директор — Екатерина Белинская
Стилист — Татьяна Полякова
Модели — артисты Театра им. Маяковского Варвара Бочкова, Алёна Васина, Никита Языков и Мамука Патарава
Место съемки — ресторан «Кафе Пушкинъ»
Реклама. ООО «Яндекс Музыка». F7NfYUJCUneTRTzJXfut
Читайте также:
По понедельникам будем присылать
письмо от команды, а по пятницам —
подборки лучших материалов
