В судьбе художницы Елены Киселевой ХХ век отражается правдиво и полно. Учеба в Петербурге и Париже, революция, эмиграция, война, гибель сына. Она не вернулась в Россию. А ее картины — вернулись.
В Музее русского импрессионизма до 12 марта 2017 года открыта выставка Елены Киселевой «Элегантный век».
Этот материал вы можете также прочитать в Seasons of life №36 ноябрь-декабрь.
Смотрю на фотокарточку уже немолодой, но все еще очень красивой женщины. Вот они с мужем сидят под кустом не то сирени, не то акации — на маленьком снимке не разобрать. Он — в костюме и при галстуке, в петлице цветок. Она — в белом платье с кружевом по подолу, улыбается счастливо, искренне, радушно. Люди, прожившие вместе полвека. Любимая женщина. Любящий муж.
Вот другой снимок, портретный, гораздо более ранний, и, кажется, что из фотоателье: расправленные плечи, идеальный поворот головы, взгляд в сторону — недостижимая, такая притягательная, воплощенная элегантность, воплощенный Серебряный век.
«В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом
По аллее олуненной вы проходите морево…» Северянинская дама.
Ее имя почти никому не известно: Елена Андреевна Киселева. «Здесь все знают меня как жену профессора Билимовича, и никто не знает художницу Елену Киселеву», — примерно так писала она в старости из эмиграции одной из своих внучатых племянниц.
Женщина, которая работала бок о бок с Львом Бакстом, училась у Ильи Репина, писала восхитительной красоты и силы портреты, участвовала с ними в выставках Петербурга, Парижа и Рима. В начале XX столетия ее полотна приобретал Максим Горький, а полвека спустя об их судьбе уже никто ничего не знал. Да и о ее собственной судьбе — тоже. Так сильно изменил, переломил все двадцатый век.
Елена Киселева родилась в Воронеже. Училась в Петербурге, жила в столицах разных стран, но для воронежцев, конечно, осталась своей. Именно воронежский искусствовед Маргарита Лунева, глядя на единственную в собрании музея картину Киселевой, в 1960-е годы начала поиски хоть каких-то следов художницы, от всей истории которой осталось, в сущности, только имя. И нашла их в репинском архиве: на одном из писем карандашом было помечено по-французски: «Serbie» — Сербия. Лунева подготовила запрос в соответствующие органы в Югославии: не известно ли там о русской художнице Киселевой? Возможно, жила в этой стране, возможно, бывала? Через некоторое время пришел ответ, на который и рассчитывать не приходилось: Елена Киселева живет в Белграде, ей далеко за 80 лет. И адрес, по которому с ней можно связаться. Подобными удивительными поворотами наполнена вся история как самой Елены Андреевны, так и бытования ее полотен.
Обрадованная интересом с родины, Киселева передает все свое наследие в воронежский художественный музей. Приезжает специальная комиссия из Государственного Эрмитажа, принимает подарок, но двум работам отказывают, они остаются у автора. Почему так? Возможно ли теперь их найти?..
Маргарита Лунева не прекращает работу: она разыскивает написанные Еленой Киселевой портреты по немногочисленным (и, конечно, не афишируемым в советские годы) частным коллекциям. Пишет статьи, собирает у себя в музее выставку. Встретить такого страстного исследователя — счастье и награда для любого художника.
В Москве выставки Киселевой так и не состоялось ни при ее жизни, ни после смерти. Художница, чье искусство можно было бы страстно полюбить и включать в хрестоматии, остается фактически заперта в родном Воронеже. Столичная публика о ней ничего не узнает.
В этой истории очень много личного, того, что принято называть человеческим фактором. Уходя на пенсию, Маргарита Лунева забирает с собой из музея весь архив — имена и адреса коллекционеров, в чьих собраниях есть полотна Киселевой, свою переписку с ней и с наследниками, невосполнимые теперь фотографии. Последующие исследователи будут вынуждены начать поиск заново. Пройти снова вслед за Еленой Андреевной и ее полотнами долгий путь по двадцатому веку.
1903 год
Студентка Академии художеств Елена Киселева достаточно современна и эмансипирована, чтобы поехать поработать в Париж. Там она с головой окунается в мир смелых художественных поисков и по возвращении в Петербург представляет академическому совету «Парижское кафе» как эскиз к своей дипломной работе. Эскиз не принят — предполагается, что в нем слишком много свободы, которую строгая Академия одобрить не может. Дипломная картина будет посвящена не Парижу, а Воронежской губернии, красным крестьянским свадьбам на Троицын день. Но сама художница работой останется недовольна.
1900–1910-е годы
Киселева еще приедет в Париж неоднократно. Напишет там и самую звучную свою картину — «Марусю», построенную на контрасте красных и синих тонов, и обворожительные счастливые автопортреты у себя в мастерской среди любимых картин.
1917 год
Все изменится в 1920 году. Или даже раньше — в 1917. Как, впрочем, у всех. Со своим вторым мужем, Антоном Билимовичем, Киселева эмигрирует в Белград. Возможно, попади они во Францию, все сложилось бы по-другому. Возможно, были бы еще выставки и известность. Но Билимовичу королевским указом дается место профессора в Белградском университете, и семья принимает решение остаться. Уходят в прошлое портреты элегантных дам в прекрасных нарядах, образы старых друзей, идиллические дачные разговоры и усадебные сцены. В 1930-е Киселева уже чаще рисует, чем пишет маслом: живопись требует времени, а она решает, что будет отдавать время семье. Ее новые героини — веселые молодые черногорки в национальных костюмах, танцующие, раскладывающие фрукты на базаре.
1944 год
Единственный сын Елены Киселевой Арсений возвращается домой из концлагеря, но здоровье его подорвано, и он умирает. Мать пишет его портрет на смертном одре и зарекается впредь заниматься живописью. Просит только, чтобы эту, последнюю, картину сожгли, когда не станет ее самой. Вдова Арсения с маленьким ребенком на руках покидает континент и перебирается за океан, в Канаду. Больше они со свекровью никогда не увидятся. Киселева и ее муж будут вынуждены оставить дом и многочисленные папки с рисунками не внуку, а добрым людям, которые за ними ухаживали в старости.
1970-е
Одна из московских семей бережно хранит семейную реликвию — большое полотно, изображающее двух женщин. На обороте подпись — «Елена Киселева «Мать и дочь». Владельцы обращаются в Третьяковскую галерею за консультацией, но никаких сведений об авторе, к сожалению, не получают. И вот однажды — опять совпадение, как в мелодраме — глава семьи отправляется в командировку и покупает на вокзале газету в дорогу. И из газетной статьи узнает, что в Воронеже готовится выставка к столетнему юбилею художницы Киселевой.
1990-е
В далеком Бостоне на стене висит портрет молодого и веселого Корнея Чуковского. Портрет написан талантливой рукой — это Елена Киселева, вероятно, влюбленная, писала сто лет назад. Как и Чуковский, она жила тогда в Куоккале, и писатель вспоминал, что роман их был короток, зато ярок. Оба они были на тот момент несвободны. И долгие-долгие годы потом портрет висел в его кабинете. А после смерти Чуковского картину забрала на память его бессменный секретарь Клара Израилевна Лозовская.
Собрать все ниточки воедино, найти родственников, картины, архивы, подобрать ключи, восстановить утраченные детали. Хороший искусствовед — всегда немножко Эркюль Пуаро. Получится выставка. Наконец-то в Москве. Когда с головой погружаешься в какую-то тему и отдаешь ей все свое время, она переносит тебя в другую реальность и сама становится твоим миром.
Иногда мне чудится, что Елена Андреевна вот-вот войдет в музей. Оглядит свои полотна. Слегка улыбнется. В шумном платье муаровом.
