Рассказал Андрей Саков Иллюстрации: Дарья Уланова
Обложка: Wenya Luo
Одним португальским вечером мы оказались в каком-то водовороте историй — о королях, мореплавателях, сильных женщинах и океане. В переулках старого порта Алфама, в ташке, сидя за крошечным столиком, услышали пение пышных красивых фадишт, исполнительниц фаду, и историю о том, как появился этот музыкальный жанр.
Это материал из португальского номера Seasons of life, его можно купить на Ozon, Wildberries, Яндекс.Маркет
Вы смотрели фильм Вима Вендерса «Лиссабонская история»? Он показывает Алфаму 90-х годов — где дети играют в футбол мертвыми кошками. Беднейшая страна была.
Склейка. В 1998 году в Лиссабоне открывали Expo — самое медийное португальское событие XX века. Весь мир направил сюда взгляд — это был долгожданный шанс поменять представление о себе, показать лучшее и самое новое. Что происходило на церемонии открытия Expo, помимо выступления премьер-министра и архитекторов, спроектировавших мост Вашку (в этом случае португальцы произносят «с» как «ш». — Прим. ред.) да Гама? Фаду. Потому что фаду для португальцев —это то, что не портится.
Португалия — очень патриархальная страна, а фаду — патриархальная музыка. Мужчины — воины, добытчики, отважные, смелые, умелые и так далее и так далее. А женщины ждут, теряют, оплакивают. Слезы и фаду очень связаны. Знаете, почему Мировой океан соленый? Здесь считают, что это женщины в Португалии заплакали его, засолили.
Во всех песнях фаду, даже веселых, есть своя тоска. Saudade — это то, что объединяет все фаду. Saudade — это чувство, когда ты что-то теряешь, но у тебя есть миллиметр надежды. Бывший министр культуры Португалии написал книгу о том, что через это слово можно понять всю португальскую культуру: архитектуру, литературу, фильмы. Потому что быть португальцем — значит терять. Они теряли очень многое и смогли мифологизировать утрату и сделать это частью культуры.
Каждый из нас становится взрослым человеком через потери. Мы теряем пуповину, зубы, потом виниры. Мы теряем телефоны и дома. Волосы и коллаген в теле. Родителей.
XVI век — эпоха великих географических открытий, сделанных португальцами. Но чтобы дойти до этой классной точки, они теряли. Мужчин отдавали морской стихии, а жертвами становились матери, жены и дочери.
1808 год, король и свита сидят в своем огромном дворце в Мафре. Приходит новость: Наполеон объединился с испанцами и скоро будет в Лиссабоне. Все в шоке. Как спасти монархов? И главное — как спасти столицу?
Решение — юридически перенести столицу в Рио-де-Жанейро. Сутки на сборы, садимся в корабли. Наша лирическая героиня — из знати, скажем, некая Анна Ангеловна (в реальности это имя моей лендлорши в Лиссабоне). Ее семье принадлежит семь доходных домов в центре города. Она берет Рембрандта, свою малюсенькую собаку и сундук. Корабли все-таки не резиновые, а уместить нужно двадцать тысяч человек королевского двора и аристократов.
За три месяца пути до Рио доплывает чуть больше половины нашей компании, остальные погибают. Рио-де-Жанейро в тот момент — это портовый город с населением пятьдесят тысяч человек, важный узел, куда привозят рабов из Африки, кофе, сандал.
Тут вдруг приплывает королевская семья, какие-то алтари, золотые штуки и красивые люди. Представьте, как там восприняли это? Несколько лет бразильцы ходили, не разгибаясь: приветствовать королевскую семью или приближенных двора означало кланяться каждому шестому. Рио-де-Жанейро становится столицей империи — урбанистический бум. Город в джунглях за несколько лет превратился в столицу одной из важнейших империй того времени.
Склейка. Теперь посмотрим, что происходило в день отплытия королевского двора в жизни простого португальца — у которого, скажем, был паб в Лиссабоне. Вот он тащит бочку пива на телеге рано утром и видит на море десятки кораблей. Людям не сказали, что Наполеон идет сюда. Это не раздача круассанов, это оккупация. Королевская семья и армия бросили своих подданных, оставили людей на растерзание наполеоновской гвардии.
Наполеоновские войска занимают практически все особняки —в том числе нашей Анны Ангеловны. Насилие и мародерство. Ты оккупирован французами и испанцами, потом тобой начнут управлять англичане, ты католик — а тобой рулят протестанты. Все это время королевский двор на другом конце света — и это продолжается тринадцать лет.
Так зреет революция. Британский адмирал — антикризисный менеджер и временно исполняющий обязанности португальского короля после наполеоновских войн — плывет в Рио. Говорит королю: если вы не вернетесь в Португалию, вы потеряете Лиссабон и все, что у вас там есть. «Ну ладно, возвращаемся».
Склейка. Ты — Анна Ангелова. Ты бежала из своего красивого лиссабонского дома, три месяца переплывала Атлантику на корабле, с борта которого каждый день выбрасывали трупы; оказалась в джунглях, твою собаку съели. Думаешь, ладно, живем дальше, построю тут фазенду. Заказываешь себе рабов, плантацию делаешь. Тринадцать лет — это много, ты пускаешь корни. Все вокруг говорят: Лиссабон — отрезанный ломоть. Живем здесь. А потом вдруг: возвращаемся! Вы шутите?!
Saudade — это чувство, когда ты что-то теряешь, но у тебя остается миллиметр надежды. Каждый из нас становится взрослым человеком через потери. Мы теряем пуповину, зубы, потом виниры. Мы теряем телефоны, дома. Волосы и коллаген в теле. Родителей.
Королевский двор уплывает. Но не весь. Сын короля Педро IV остается в Бразилии — там он становится Педро I и провозглашает Бразилию независимой. Вы больше не колония, и теперь я — ваш король.
Склейка. Корабли приходят в Лиссабон. Ты — Анна Ангеловна — ступаешь на родную землю. И вообще ничего не узнаешь: всюду новый вайб, твой особняк и соседские пустуют, Рембрандта нет. У тебя забрали лиссабонское прошлое, которое жило в воспоминаниях, Бразилии у тебя тоже больше нет. Все, что ты там оставила — деньги, могилу мужа, — все навсегда кануло в Лету. Но главное — тебя не рады видеть твои сограждане. К тебе относятся как к предательнице, которая вернулась, чтобы не лишиться последнего.
И вот ситуация. Португальская элита потеряла практически все во время перемещений и теперь не знает, где дом. А для простого человека не было никакой гордости в том, чтобы чувствовать себя португальцем, ты все забыл. Ты измучен французами, испанцами, англичанами и из последних сил молишь о милосердии. И вот это имеет прямое отношение к фаду.
Лиссабон снова становится столицей, но это город одиноких женщин. Многие потеряли мужей в момент восстания, кто-то ушел в море и не вернулся, кто-то погиб в долгом путешествии в Бразилию или уже на обратном пути. В Лиссабоне да и во всей Португалии возникает новый тип проституции — женщины продают свои услуги не телом, а голосами душой. Знаете, как это?
Женщины порта Алфама (ныне один из старейших районов Лиссабона) придумали открывать двери своих маленьких квартир на первом этаже. В темноте они ставили свечу и нашептывали песни португальских плакальщиц — ровно в таком диапазоне, чтобы слышно было только проходящему рядом с этой дверью. «Приди, я буду ждать тебя, я одна». Соседка скажет: «Бедная дона Паула, совсем отъехала, не вернулся муженек». А какой-нибудь испанский или голландский такелажник будет идти и подумает: «Девушка одна, нужно утешить».
И вот ты идешь по лабиринту темной Алфамы, и в каждой двери тебе кто-то грустно напевает. Такого не было нигде, это настолько успешно, что можно охранникам порта давать на лапу и петь громче. А потом уже можно будет включать свет и петь. Так появляется индустрия фаду. Женщин, поющих эти грустные песни, называют фадиштами.
На тот момент никто не относится к фадиштам как к артистам. «Нас раньше знали как нацию Вашку да Гама, а сегодня — как страну поющих шлюх». Лиссабон заслуживает славу грязного портового города. И в этот момент появляется она — Мария Севера. Маша Северная. Про нее потом будет снят первый фильм со звуком в истории португальского кинематографа.
Мария Севера воспринимается в португальской культуре как мученица — мать отдала ее в индустрию любви в очень раннем возрасте. Она — первая женщина, которая начала исполнять фаду как настоящую музыку. Она сформировала законы жанра. Она сделала из этого театральное представление. Она первой надела платок. И что бы она ни делала — за ней все повторяли. У нас есть воспоминания современников о ней, но нет портрета: не успели. Мария умерла от туберкулеза в 26 лет.
Последний король Португалии Мануэл II уехал из страны после революции 1950 года. Феликс Юсупов, с которым он подружился в Париже, вспоминал в мемуарах, что король часто просил, чтобы Юсупов спел ему русско-цыганский романс — это напоминало ему музыку страны, вход в которую для него был навсегда запрещен. Фаду.
В нашу Машу влюбляется богатый португальский лорд, преступник с большой дороги. Он выводит ее в светское общество — допустим, в дом к нашей Анне Ангеловне. Сначала к ней относятся как к певичке из борделя. Но она — первая в истории — исполняет фаду в светском Лиссабоне. И вот она поет: «Все нормально, быть португальцем —значит терять».
Она говорит не только о потерянных мужчинах и женском одиночестве. Она говорит о свободе, об утраченном величии. Она говорит: я не рыбака своего прокуренного дождусь, я — свободы, империи, уважения дождусь. Сегодня плохо, вчера было хорошо, и мы из вчерашнего возьмем самое важное, чтобы этим сиянием сегодня обогреваться.
Мария Севера становится терапевтом элит, пропевая им простые истины.
Так жанр фаду начинает делиться на две ветки: официальную и маргинальную. И он сегодня так же развивается. Тот, который поют на телеканале фаду, и тот, что поют в переулках Алфамы.
Интересно, что диктатор Антониу Салазар не любил фаду, но хорошо понимал, что эта народная музыка может быть орудием пропаганды. Когда он пришел к власти (это было в 1932 году), в стране умело читать только 20% населения. Читающую нацию невозможно перевоспитать быстро, а вот слушающую — можно. Есть радио, и по радио будет играть фаду. Он возводит личность Марии Сиверы в культ, строит вокруг нее миф, делает из нее фигуру, равную Марии Магдалине. Она — мученица, мать отдала ее в проститутки, но она вырвалась. Она — человек новой республики. Потому что, когда ты рожден в империи, ты кем пришел, тем и ушел. А когда ты гражданин республики, у тебя есть социальный лифт. Ты можешь стать приличным человеком.
Главное в фаду — он должен соответствовать духу настоящего. Сегодня в переулках старого Лиссабона туристы слушают классический фаду ХХ века — условно говоря, Romantic Collection, 50 композиций, которые знает вся Португалия. Но есть еще техно-фаду, есть фаду про ангольскую революцию, есть коммунистический фаду, есть стрип-фаду и фаду про One Night Stand.
А тогда, на открытии Expo в 1998-м, фаду исполняла женщина по имени Амалия Родригеш — самая известная женщина Португалии. Она первая начала гастролировать по миру, и так все узнали эту музыку. Когда Амалия умерла, вся страна три дня держала национальный траур. Кто и где должен сегодня умереть, чтобы три дня страна не работала?
Читайте также:
По понедельникам будем присылать
письмо от команды, а по пятницам —
подборки лучших материалов
Нажимая «Подписаться», я даю согласие на обработку моих персональных данных
