Текст: Залина Кантемирова
Фото: Jean-Louis Fernandez, Lisa Stonehouse
29 апреля, в международный день танца, наполняемся красотой движений и смыслов, которых всегда в избытке в работах хореографа с мировым именем Акрама Хана, чьи балетные постановки идут по всему миру.
Современные танцевальные труппы сегодня представляют собой модель мира в миниатюре. Танцовщики всех рас и этнической принадлежности формируют наши представления о том, что такое европейский балет. Как чувствуют себя люди с разным цветом кожи внутри европейской культуры и как это влияет на идентичность самих европейцев?
Для одного из самых известных в мире танцоров и хореографов — сына бангладешских эмигрантов, живущих в Лондоне, — Акрама Хана тема «свой среди чужих» очень личная и, наверное, главная. Он говорит, что современный балет в Европе практически исчерпал себя, и его будущее за выходцами с Востока и из Азии.
В начале 60‑х годов прошлого века министр культуры Франции Андре Мальро столкнулся с непростой задачей: вернуть в Парижскую оперу зрителей, потерявших интерес к высокому жанру. Мальро славился своим нелинейным мышлением и нестандартным подходом ко всему, поэтому оружием в битве за публику он выбрал не одного из модных европейских хореографов, а художника Шагала. Знаменитый плафон Opera Garnier был расписан модернистом Марком Шагалом именно тогда. Возмущенная и шокированная публика мгновенно устремилась посмотреть на это «кощунство», а дела Парижской оперы пошли в гору.
Да и просто представить себе ту почти ритуальную энергию, которая возникает, когда он отбивает босыми ступнями ритм старинного индийского танца катхак (на котором построена вся хореография Хана), внутри канонического светского сюжета про обманутую девушку — смелый эксперимент.
Поначалу представить себе это не смог даже сам Хан. Но Вселенная была настойчива. Такое предложение хореограф получил… трижды в течение года от разных театров. Первые два он отверг, почти не раздумывая, но, услышав в третий раз про «Жизель», решил все‑таки разобраться, что это за история. Свое согласие на постановку он сопроводил одним условием, для классического балета — почти угрозой:
«Я сказал Тамаре Рохо (художественный руководитель Английского национального балета — прим. авт.): “Но ты же понимаешь, что я не буду ставить классический балет? Ты готова к тому, что я изменю все, даже музыку?” Она ответила: “Готова”. И я начал работать».
Принято считать, что ко всему, подходящему под определение contemporary, обязательно должны прилагаться мозги. На самом деле современная хореография появилась скорее как попытка подальше уйти от мозгов и вернуться в тело и инстинкты.
Мне не нужно, чтобы вы танцевали, мне нужно, чтобы вы проживали историю.
Xenos — посвящение миллионам индийских солдат, участвовавших в Первой мировой войне на стороне Британской империи и оставшихся неизвестными. У этого спектакля в 2020 году появилась версия для детей Chotto Xenos.
Начиная с Айседоры Дункан и Мэри Вигман, танец ХХ века пытался сбросить с себя бремя канонической установки «сделайте мне красиво» и двигаться в сторону настоящей экспрессии, свободы и исследования любых проявлений телесности. Каждый хореограф по‑своему отодвигает эту границу возможного, но даже если посмотреть на условные названия стилей, которые возникали с каждым новым именем, то тенденция к «очеловечиванию» становится очевидной.
Немка Пина Бауш, от которой можно смело отсчитывать золотой век европейского современного театра, в 70‑х годах создает направление танц-театра, в котором интуиция важнее хореографии, фактура танцовщика и его бэкграунд важнее хореографа; в котором на сцене в одном спектакле могут быть танцоры всех возрастов, включая пенсионный. Саму Бауш гораздо больше интересовало «не то, как люди двигаются, а то, что ими движет». В каждой стране эта традиция танцевальной экспрессии будет развиваться по‑своему.
Бельгийские танц-художники пробуют испытать на прочность тела танцоров, доходя порою до экстремальной жестокости (как это делает Вим Вандекейбус или режиссер Ян Фабр, очень активно использующий телесность как средство выражения), или их души, как Алан Платель, имеющий в багаже факультет психологии и доводящий каждое движение до его максимальной психологической точности. Во Франции благодаря Жерому Белю и его единомышленникам рождается движение «не-танец», израильтянин Ахад Нахарин создает стиль gaga, основой его танцевального языка становятся движения, «которые подходят для каждого». На сцену выходит пластика улиц, подвалов и клубов.
Спектакль «Пока львы молчат», поставленный Ханом в 2016 году, — эхо эпоса «Махабхарата», в театральной версии которого Акрам играл подростком.
В Великобритании, где вырос Акрам Хан, современный танец часто связан с социальной проблематикой. «Карри», мальчик, который все детство обслуживал европейцев в лондонском ресторанчике своего отца, уже тогда делал это, пританцовывая. Тема собственной инаковости, в первую очередь этнической, станет основой всего того, что Хан будет делать потом. Именно его танцы с тарелками, вызывающие чрезвычайное недовольство отца, заставили мать отдать Акрама в школу индийского традиционного танца катхак.
Собственно говоря, эти две темы — национальная идентичность и катхак — станут для него определяющими. Все, что Хан делает на сцене, — в той или иной степени рефлексия его собственной биографии. Движение важно для него не само по себе, а исключительно как средство передачи эмоции.
Многие критики пишут о его невероятной животной пластике, способности бесшумно передвигаться, едва касаясь сцены, описывают, как мелко дрожат колокольчики на его лодыжках, когда он отбивает ногами ритм, восхищаются тем, как он невероятно искусно превращает архаику национального танца в первоклассный контемп. Можно вспомнить, как он работал с восхитительной Жюльет Бинош и легендарной Сильви Гиллем или Исраэлем Гальваном, как декорации к его спектаклям делали Аниш Капур и Энтони Гормли, как он участвовал в церемонии открытия Олимпийских игр, но все это никак не приблизит нас к его потоку, к «ощущению» Хана. Рецепт таланта — это всегда то, что можно увидеть, плюс что‑то еще.
Такую способность поднимать интимное, очень-очень личное, до высот настоящего эпоса трудно найти у кого‑то еще. Недаром впервые Акрам Хан вышел на профессиональную сцену (кстати, ему было всего 14 лет), сыграв в легендарной постановке «Махабхарата» режиссера Питера Брука, которая вошла во все учебники по театру ХХ века.
Перформанс Kadamati был показан на Эдинбургском театральном фестивале в августе 2018 года. Он объединил сотни танцовщиков.
Говорит ли он о тысячах погибших во время Первой мировой войны индийцах, как в спектакле Xenos; вдохновляется ли древнешумерскими глиняными табличками с эпосом о Гильгамеше в «Перехитрить дьявола»; залезает ли в голову к Игорю Стравинскому в It Moi или сходится в ошеломляющем танцевальном поединке с лучшим танцором фламенко в Torobaka, — во всем этом самыми захватывающими будут его энергия и его рефлексия.
Классика — это про поиск прекрасного, а современный танец — про человеческие несовершенства. Классика для Богов, а современный танец — для людей.
Опубликовано в журнале Seasons of Life №56. Новые и архивные выпуски можно купить в студии Seasons на Петровке, на маркетплейсах Ozon, Wildberries и у наших дистрибьюторов в разных городах.
