Текст и фото: Мари Губиева
Мы побывали в гостях у Кати Рожковой — художницы, автора выставки «Белая школа», про которую мы писали тут, и большого друга Seasons. Ее дом в Снегирях под Москвой — настоящее фамильное гнездо. Здесь она работает в просторной мастерской с видом на лес, принимает друзей-художников, собирает семью за столом, здесь растет ее внучка Тася.
Дом
Для меня сами места — поселок Снегири, река Истра, лес вокруг и наш участок — много значат, потому что здесь живет уже шестое поколение нашей семьи. Меня это место всегда спасало: в детстве я здесь наслаждаясь компанией брата, родителей, бабушки, дедушки. Потом в разные годы я убегала, уезжала сюда, как в нору перевести дух от романтических переживаний и драм, приезжали компании школьных и институтских друзей, потом я привезла сюда свою первую новорожденную дочь Сашу. Тогда на участке была только старая послевоенная дача, куда когда-то въехали мои родители, мы жили тесно, но весело. У нас была микроскопическая кухня, и стоял так называемый диванчик-уголок, за которым — я совершенно не понимаю, как — усаживалось немыслимое количество людей.
Мы ходили за грибами, варили ароматный суп из белых, купались в вечно ледяной Истре, смотрели «Семнадцать мгновений весны» с друзьями, снимавшими дома в соседней деревне и не имевших телевизора. К родителям приезжали их талантливые друзья писатели, чтобы первым прочесть свои тексты. Приходили соседи и родственники, пели песни, совершенно не боясь отсутствия слуха и голоса, в отличие от бывшего владельца дачи — замечательного пианиста Льва Оборина, который, как известно, был слишком скромен и страдал боязнью сцены. И всем было тогда хорошо, как я теперь уже понимаю. Толстой писал, что в любой семье бывают времена, когда никто не болеет и не умирает. Вот это были те самые годы.
Семь лет назад на этом же участке мы построили новый дом — в нем как-будто все началось сначала, потому что здесь взрослела уже моя младшая дочь Варя. Сюда привезли мою первую внучку Тасю. Но я рада, что вижу из окна старый дом, с которого все начиналось.
Когда мы планировали постройку, мне хотелось что-то одноэтажное, низкое, каменное и буквой П, чтобы был закрытый внутренний двор. Но все получилось ровно наоборот, потому что муж Денис хотел, чтобы дом был из дерева и обязательно был второй этаж. Он объяснял это концептуально — так нужно, чтобы пространства были на разных уровнях.
Дети бегают и играют в Лего в гостиной, кто-то готовит борщ на кухне — это первый уровень. А следующий уровень — это мысли и книги, на втором этаже кабинет и библиотека. У него была такая позиция: на уровне борща жить не хочу.
Ирония в том, что мы любим готовить и есть, а все запахи все равно поднимаются на второй этаж, так как широкая лестница служит мощной вытяжкой.
Одна моя подруга сказала: «Я поняла, что такое роскошь. Это пространство и воздух». Когда людям не хочется отсюда уезжать, они остаются ночевать, и мне ужасно уютно от этого; от мысли, что в доме сейчас живет еще кто-то, спит, а утром мы встретимся за завтраком и продолжим нашу болтовню. Тогда дом становится домом. Еще мы всегда любили с детьми ставить спектакли, и делали это где придется, иногда на улице. А в новом доме появилось место для всего этого, начались первые детские праздники, игры — дом будто ожил, стал по-настоящему своим.
Мастерская
Одной из главных идей дома была моя отдельная большая мастерская. Всю жизнь я работала там же, где жила: помню, как ночью кормлю свою новорожденную Сашу, а другой рукой рисую тут же у мольберта и детской кровати. Когда у меня появилось свое отдельное пространство, началась какая-то другая жизнь. Во-первых, я смогла увидеть работу с расстояния нескольких шагов, появился отход. Я всегда рисовала носом к холсту, не видя всей работы целиком. Во-вторых, форматы холстов увеличились.
Сочетание жизни и работы — это, с одной стороны, хорошо, а с другой, жизнь ведь интереснее!
Кто-то зайдет к тебе посмотреть, что ты делаешь, да и мне самой интересно, что там происходит снаружи: кто что готовит, во что играет, кто пришел пить чай.
Из большого окна, шириной почти во всю стену, я, как старинный японец, наблюдаю за сменой времен года — особенно люблю, когда медленно идет снег. Сидеть и смотреть на это — уже работа. Столько мыслей приходит в голову, столько красоты в этом, что иногда на ее фоне кажется, будто уже нет смысла что-то делать. Это окно — постоянная картина, все время с тобой. И это, конечно, лучшее, что есть в мастерской.
Дом во многом заменил мне Москву. Было опасение, что ко мне в мастерскую никто из коллекционеров или заказчиков не доедет, но приезжают все, кому нужно и с гораздо большей охотой и легкостью, чем в городе. В этом смысле мастерская за городом оказалась местом притяжения: домашние, лесные выставки, дни открытых и полуоткрытых дверей. Люблю, когда приезжают друзья, когда в разговорах появляются идеи, обсуждения, планы. Прекрасно, когда приходят люди, когда появляются идеи, разговоры, обсуждения. Сначала я не хотела ставить стол или диван в мастерской, чтобы не отвлекаться от работы. Но все попытки принимать гостей стоя были обречены на провал, так в мастерской появился диван и маленький столик, за которым сразу принялись резаться пироги, пирожные, чаи гоняться.
Друзья выдохнули и сказали: «Ну наконец-то у тебя нормальная мастерская». Фуршеты — это не наше. Не любим мы их.
Мебель и детали
Для меня самое важное, помимо пространства, это, конечно, свет. Я не воспринимаю яркий общий свет, мне важно, чтобы он был уютный — боковой и как можно больше. Пока я не расставила все лампы по углам, чтобы было побольше мест, где присесть с книжкой в кресло, я не почувствовала, что все хорошо в этом доме.
Я точно хотела открытый буфет, чтобы была видна вся посуда, которую я люблю — теперь у нас их два. Я собираю старинные чашки и оловянные тарелки, в нашем доме это не экспонаты, мы ими пользуемся каждый день. Что-то я могу иногда использовать в натюрморте, из чего-то пью кофе по утрам — а это может быть и посуда Кузнецова XIX века. Согласитесь, с этого приятно начать день. Мне нравится, когда вещи живут. Это от родителей пошло, они всегда пользовались старинной мебелью, я среди нее выросла.
Из старого дома в новый переехало несколько вещей, которые мне подарила бабушка. Красный ампирный стол XIX века, несколько кресел и старенькая оттоманка. Еще венские стулья и пара абрамцевских. Зеленая майоликовая табуретка осталась с нами со времен, когда мы с родителями жили в Китае, ей много лет.
Первой вещью, которую я занесла в дом, было зеркало, мне показалось, что без него как-то не серьезно. Я принесла одно старое, мы все в нем отразились, а дальше уже привезли, что нужно.
Когда видишь пространство своими глазами, не до конца понимаешь, какое оно. В зеркале какая-то другая правда, оно показывает то, чего так не увидишь.
В общем, попытка сделать минималистичный дом провалилась. Хотя я очень люблю бывать в таких интерьерах. Вообще, первый и второй этажи — достаточно простые по архитектуре. Я сравниваю их с картиной Венецианова «Гумно» — простое крестьянское пространство, никаких сложностей, ты видишь его насквозь.
Может быть, придет время и захочется большей драматургии пространства, но пока маленькой Тасе очень удобно кататься на велосипеде по « Гумну», пусть наслаждается.
Читайте также:
