Текст: Мари Губиева
Фото: Татьяна Серегина
Шай Азулай — звучит как музыка. Кажется, мелодичен весь мир художника: огромные полотна, на которых розовый, зеленый и оранжевый начинают трезвонить, просторная студия с высокими потолками в промышленном районе Иерусалима. И конечно, выставки, работа в мастерской, молитва и время на большую еврейскую семью — как чередование долей в такте. Шай будто ни разу не выпадал из своего ритма.
О пути
Я решил стать художником в 24 года, это очень поздно. Я не учился рисованию в детстве, а в Академию искусств «Бецалель» поступил в 26 лет. Получил диплом бакалавра, и… ничего не произошло, как у многих. Потом я встретил свою будущую жену, женился, у нас появились дети. Сейчас их шесть — знаю, знаю, это безумие. Лучшее безумие на свете. Ты не можешь просто приходить в студию и быть художником, когда у тебя есть дети. Нужно приносить в дом еду. Поэтому я продолжал работать, а параллельно с этим давал уроки рисования для детей. А потом все случилось почти как у Шарля Перро в «Золушке»: моя первая выставка почти полностью распродана, я получаю приз в Иерусалиме, музей Тель-Авива предлагает сделать персональную выставку. Так я начал выставляться и выставляюсь до сих пор: в Нью-Йорке, Чикаго, Амстердаме, Пекине, Мюнхене, Токио — наверняка я забыл какой‑то из городов.
Сейчас я прихожу в студию каждый день, около четырех возвращаюсь домой, три раза в день молюсь в синагоге, преподаю. Путешествую иногда — недавно ездил в Чикаго, у меня там была выставка. Моя жена тоже художница, в нашем доме есть большая комната — это ее студия. Она рисует, а еще занимается скульптурой.
Иногда я думаю: как приходить в студию, играть с цветом весь день и считать себя серьезным человеком? У друзей стабильная работа, они приносят домой зарплату. А я прихожу в студию и даже не знаю, как пройдет день сегодня. Большой контраст.
Работа художника — это разговор один на один. Ты делаешь очень простые вещи: приходишь в студию, стараешься найти выход из этого мира, а потом делишься этим с другими. Ты как спаситель.
Об искусстве
Я люблю цвет, понимаю его. Для меня он как музыка и чувство — я играю с ним. Однажды в Нью-Йорке я попал на выставку Анри Матисса и был абсолютно сражен — думаю, именно он меня сформировал. Люди быстро покупают мои картины, потому что они динамичные. От них чувствуется одновременно праздник и спокойствие, будто бы ты на природе.
В моих работах много историй. Я люблю их рассказывать другим и самому себе. Я все время вижу картины, они говорят со мной: «Нарисуй меня, нарисуй меня». Отказать невозможно — сначала делаю эскиз, потом пишу его в малом формате, а затем уже — большую картину. А иногда бывают провалы, когда под одной картиной примерно еще четыре.
Я сотрудничаю с несколькими галереями за рубежом и с одной в Израиле. У меня есть расписание выставок, это очень мотивирует, заряжает энергией. Сейчас, например, для Израильского музея я работаю над большим проектом, который посвящен Библии. Все началось в пандемию, я создал группу в WhatsApp и каждую пятницу отправлял свою картину, связанную с библейской историей этой недели. В группе был куратор Израильского музея. Он позвонил мне и сказал: «Мы хотим сделать проект». Я только начинаю, так что выставка состоится, может быть, года через три. Думаю, она будет самой большой из всех, что у меня были, и в самом лучшем месте.
Хотел бы я рисовать каждый день, но бывают дни, когда ничего не пишется. Руку поднял — уже хорошо. В иудаизме есть мысль, что человеку важно проживать как лучшие, так и худшие моменты жизни. И именно на худшие обращать особое внимание, держаться. Моменты успеха — это полет, парение в воздухе. Но ведь все бриллианты там, в самом низу.
О вере
Мой учитель — раввин Рабби Нахман из украинского поселка Брацлава, живший 250 лет назад. Ему принадлежит идея о том, что нужно разговаривать с Богом каждый день на природе в течение одного часа. И я делаю это уже около пятнадцати лет — помимо молитвы в синагоге. Мне кажется, это сильно влияет на мое творчество. Ведь, когда ты каждый день проводишь время на природе, у тебя даже совсем иное ощущение цвета и мира. Думаю, я больше про духовность, чем про религию. Мне интересна мистическая сторона, отсюда летающие фигуры, цвет.
Я стараюсь воспитывать детей так же, но принудить их к чему‑то я не могу. С собой‑то иногда непросто совладать. У художника не должно быть ограничений, а у семейного человека они есть. Но я верю в то, что творчество не может появиться из комфортной и безопасной среды, поэтому продолжаю каждый день приходить в студию.
Частый вопрос: как получается совмещать веру и творчество? Ну, а как вступать в брак, когда так много соблазнов в интернете? Как есть, но не съедать все подряд? Это рамки, и человек не может существовать без них. Нужно направлять свет, чтобы не рассеивать его, а делать ярче.
Шай в переводе с иврита означает «дар». Иудаизм — про слова. Дело не в живописи и не в картинке. Есть правило, что создавать скульптуры или картины сравни созданию другого бога. Но я понял, что есть другой подход: я пользуюсь своим искусством, шучу про него, играю с ним. Когда я обрел Бога, он стал первым в моей жизни. Это дает мне много свободы жить играючи.
Я люблю создавать сообщества, изображать группы людей на картине. В своей студии художник изолирован и одинок, так что в том, чтобы создавать свою толпу людей, есть что-то особенное.
Человек не может существовать без рамок. Свет нужно направлять, чтобы не рассеивать его, а делать ярче.
У меня был друг, у которого была собака, потом он стал крайне религиозным. Но ортодоксам нельзя заводить собак, это некошерное животное. Поэтому я решил нарисовать картину, где пудель такой: «Ну и кто, кто был первым?»
О преподавании
Сейчас я преподаю в Бецалеле в особенном отделении академии — на годичном курсе для женщин‑ортодоксов. Согласно правилам, они не могут смотреть на обнаженную натуру, а представить искусство без этого очень сложно. Конечно, они увидят ее в любом случае, просто официально не могут этого делать. Но если человек хочет учиться, как ему отказать? Это как сказать вегетарианцу: чтобы стать художником, ты должен есть мясо.
Поэтому мы разработали для них специальную программу. Мне кажется, она больше про наставничество и направление: как быть художником, каким ты хочешь. То, что женщины‑ортодоксы могут посещать подобное заведение, — что‑то абсолютно новое для Израиля, это зарождение аутентичной арт‑сцены. Только так можно увидеть душу довольно закрытого общества. Искусство проливает свет на многое, дает возможность вести диалог. Люди очень сильно разделены в своих отличиях, а искусство — это мост.
История Авраама в момент, когда он должен был принести своего сына Исаака в жертву Богу. Приходит ангел и говорит: «Остановись». Я написал ее в одно касание. И больше не могу дотронуться.
Культура дает передышку — выводит тебя из матрицы и ставит перед зеркалом, чтобы ты наконец мог увидеть себя.
Почитать больше про мир еврейской культуры можно в новом осеннем номере Seasons of life. Благодарим посольство Израиля за помощь в создании этого номера
Читайте также
