Текст: Юля Григорьян
Фото: Катя Фарафонтова
Художница Марина Акилова — одна из самых известных российских керамисток, работы которой узнаешь сразу на любой выставке или в галерее. Она живет в Китенках Псковской области — агропоселении, где с пасечниками, сыроделами и фермерами соседствуют художники. Чтобы обжигать свои крупные, похожие на древние ископаемые работы, они с мужем построили анагаму — дровяную японскую печь, в которой температура достигает 1500 градусов, а обжиг длится несколько дней. Избранные фрагменты из разговора публикуем ниже, а полностью его можно прочитать в зимнем номере Seasons of Life №66.
Мне очень нравились работы с такими естественными, как будто природными поверхностями, но я не понимала, как это сделано. Стала писать всем и спрашивать. Большинство ответов были связаны с обжигом в дровяной печи. Я поехала на керамический симпозиум, где была такая печь. Рядом лежал обоженный в ней осколочек. В английском языке есть такое понятие, как stone ware — это когда после температуры в 1200 градусов ты достаешь из печи практически камень. Взяла его в руки и поняла, что он невероятно крутой.
Традиционный анагамный обжиг длился 10 дней — полгода до этого вся деревня лепила горшки. В печи во время обжига на пустой горшок налетала зола, и выглядел он в итоге как очень хорошо заглазурованная керамика. Стоила она дорого, пользовались ей приближенные к императорскому двору люди, а мастера, которые умели топить анагаму, были на вес золота.
Ценность полученных таким образом предметов очень высока, но это понимают не везде, только там, где развита культура обжига. Авторский чаван (японская чаша) от хозяина печи в Европе и Америке стоит от 60 тысяч рублей, да он и не может стоить дешевле.
Кстати, керамику, которой мы пользовались в советское время, тоже обжигали огнем. В Гжели, например, работали тоннельные печи и истопники при них, которые в четыре смены поддерживали огонь. И всегда был один талантливый истопник, художники шли к нему: «Василий, можно я в вашу смену свой сервиз обожгу?»
Я занимаюсь керамикой с 10 лет, всю свою жизнь. Мысль о дровяном обжиге у меня появилась году в 2009-м. И только в 2019-м я съездила в Гаврилов-Ям под Ярославль, где стоит большая печь ноборигама, пообщалась с мастерами и пообжигала. Такой долгий путь связан с материнством, я много лет принадлежала своим трем дочкам, а не искусству. Но это дало мне очень много сил в жизни, я правда считаю, что женщина — прежде всего мать. Я занималась ими с радостью, но теперь они выросли, а я поняла — достаточно.
Я научилась себя ни с кем не сравнивать и мысленно послала все голоса сомнения в своей голове. Они говорят, например, голосом бабушки: «Маришка, ну что ты, ну когда ты нормальную работу найдешь?» Если бы она узнала, за сколько я продала последнюю вазу, сошла бы с ума, но она не виновата. И я не виновата, я не хочу слышать это и следовать за этими навязчивыми мыслями.
Судьба женщины отличается от судьбы мужчины. Судьба женщины-матери тоже особенная, тем более женщины-художницы. Для нее нет тех правил, которые существуют для мужчины, вроде того что нельзя приступать к работе недостаточно подготовленным, делать что-то урывками. Ей можно все, но она сама должна так выстраивать жизнь и окружение, чтобы реализовываться. Женщина не должна сдаваться, она должна всем напоминать — я мать, но это не значит, что меня нет как человека, как личности, как художника.
Часто по поводу печки я общаюсь с мужчинами-гончарами, и они ко мне относятся слегка снисходительно. Меня это очень раздражает. Вы попробуйте меня начать уважать, быть со мной на равных, ну чем же мы с вами различаемся? Они говорят мне: «Марин, ну тебе надо с кем-то из мужиков посоветоваться». Зачем? Только потому что я женщина? А ничего, что я 15 лет изучала этот вопрос, может, это им со мной надо посоветоваться?
Печь — новый этап моей жизни. Обжиг длится до пяти дней, температуру в печи нужно очень постепенно довести до 1300 градусов и поддерживать. Это требует постоянного дежурства, на которое приезжают очень разные люди. Это модно, таких печей в России мало. Мы живем в техногенный век, и человек скучает по природе в вылизанном городском мире. А работа с печью напоминает, насколько на самом деле все непредсказуемо. Ты попадаешь в такой первобытный мир, ты должен жечь огонь, тебе хочется спать, ты уже не рад, что начал, но преодолеваешь и сидишь.
Ты на три дня официально выпадаешь из жизни, у тебя совершенно особенный и сосредоточенный, посвященный одной цели ритм, ты никому ничего не должен, только служить ему.
В этом процессе и я лечу свои травмы. Может показаться, что это такое трудное дело, но на самом деле печь снимает с меня часть ответственности. Я ставлю в нее голенький объект, а достаю практически камень, на который печка сама что-то нанесла, покрасила. Ты делишь работу с природой: огнем, золой, химическими процессами.
Со временем через смирение и преодоление ты постигаешь какую-то новую красоту, которая раньше тебе была недоступна. Работа с печью воспитывает в тебе умение подчиняться процессу.
Этот поток довольно хаотичный, он подхватывает тебя, но ты не грустишь, что все вот так, а по ходу нахватываешь по берегам предметики классные, которые в этом течении пригодятся. Наслаждаешься неупорядоченностью и тем, что ты в содружестве с ним можешь добиться очень хорошего результата.
Читайте также:
